Его ведь, Рудого, здесь ещё не было? Или он всё же наведался в Караган?

— А, вы про того, коротко стриженого? Его фамилия… Сейчас посмотрю…

Шуршит бумагами важная Жужулька, перебирает их своими пальчиками-коротышками, так и не отросшими с десятилетнего возраста.

— …Рудый.

— Как?!

— Рудый. Дмитрий Борисович. А он говорил, что хорошо знает вас.

— Ну, меня-то он не разыскивал, надеюсь? У меня сотка обнулилась…

Секретарша, затаив доходную информацию, хищно промолчала.

— Значит, стриженый? А где же он растерял свои пёсьи кудлы? — живо полюбопытствовал Цахилганов. — Крашеные? Абрикосовые?

— Не знаю. Во всяком случае, не у нас, — озадачился девичий голос. И предположил. — Наверно, в Кремле.

— Но я вообще-то не про то, Джулия. Он потом никак не проявлялся?

— Как бы вам сказать…

Ни за что не расколется задаром, сколько не тискай её впрок по углам, головоногую.

Головоногую, хохотливую.

— А что бы ты себе ещё хотела, крошка? Мне важно угодить тебе побыстрее.

— …Звонил. Он. Шефу, — понизила голос секретарша. — Они согласовывали какой-то вопрос, о новой программе. Связанной с Раздолинкой. А ещё раньше… Москва запрашивала бумаги на вас. Я лично готовила. Разговор шёл о каком-то вашем назначении. Крупном. В Москву.

— А шеф — что?

— Он человек осторожный. Критически настроенный.

— Жужу, ты так и не призналась, что тебе нравится кроме «Дали».

— Ну, не буду же я его расспрашивать! Нам не положено. А так — люблю морские путешествия. И забудьте вы про духи! Сколько раз повторять?..

Так что — путешествия, только путешествия.

— Но, позволь, а как же «Мацусима»? Или как их там? В прошлый раз ты мечтала о каких-то…

— Ой. Духов у меня полный шкаф. Оставьте вы свои пузырьки для кого-нибудь попроще! Только путёвки. И не будем больше тратить время на пре-пиранья,

— пиранья — нет — какая — же — пиранья —

кто следующий? Что там у вас?..

— Погоди! А может, встретимся? Развлечёмся, как тогда? В усадьбе? Ещё разок?.. Потолкуем. Обнимемся. Покормим выхухоль.

— Что-о-о?

Презрительный вопрос не требовал ответа. Секретарша отключилась.

Отвергла его гаметы, не годные для продленья жизни в вечности.

…Позор, Цахилганов. Теперь тебя отшивают даже секретарши. Претенциозные дуры. Ме-тёл-ки

— тёлки —

с собачьими именами.

Позор.

Как же быстро закрутилось это дело. Хотя, когда речь идёт о сверхприбылях в мировом масштабе,

проволочек не бывает…

— Рудый учился вместе с Соловейчиком в Высшей комсомольской школе, — уточнил Внешний. — В общем, ты доболтался. А они — спелись.

Да, тут уж не до половых клеток. Живые они у тебя или дохлые, не очень-то теперь и важно.

— Но… Соловейчик, он спешно превращается сейчас из демократа в патриота, — со слабой надеждой на лучшее прикидывал Цахилганов. — Это у них становится модным, и он может воспрепятствовать…

Хм, в патриота своего кармана, разумеется.

— Ты веришь в казённый патриотизм? В ширму?! Не притворяйся… Тебя вот-вот позовут. Будь готов, — звучало и звучало мысленное эхо.

Будешь — готов — будешь — будешь…

Вдруг Митькин жеманный голос прорвался в палату без всякого телефона, и Цахилганов вздрогнул.

— Москва — это ненадолго, дружок; тебя переведут в Международный центр внедрения антитеррористической экономики. Да, репрессивной экономики, и если всё пойдёт так, как идёт…

— Слушай! Но откуда вы, там, знаете, как всё пойдёт? — закричал он на Рудого.

Моделируют планетарные ситуации, а сами больше, чем на слуг антихриста, не тянут.

— Знаем, дружок. Не бойся.

— Не бойся! — откликнулось пространство ласковым голосом Степаниды. — Этого не случится в любом случае. Даже если ты будешь вынужден пойти на предательство, тебя своевременно устранят. Наши люди. Это штурмовики освободительных народных полков…