Утром всех чинов контрразведки потребовали к Сипайлову. Черепанов вызван был со своей квартиры на станцию Байкал. Сипайлов обратился на нас с грубыми выговорами и бранью, грозил расстрелом, называл провокаторами, говорил, что мы должны поступить в его распоряжение, что он сам отправил и собственноручно расстрелял в сопках три тысячи человек. Во время этих выпадов он держал в руках четверть водки и стакан. Один из нас – Насонов упал тут в обморок. Попову Георгию Сипайлов сказал: «Я вас назначаю к себе – вы будете выводить у меня в сопки». Тот ответил, что он неспособен на это, а Сипайлов заметил: «Ничего, у меня руку набьете».

Мне, Черепанову, Базанову, Забродину и Невольцеву (он же Шатаровский) Сипайлов дал распоряжение отправиться в Култук для формирования там пропускного паспортного пункта. Причем начальником назначался Черепанов, а помощником Базанов, я же – офицер для поручений. Мы отправились в Култук в то же день в теплушках. С парохода «Ангара» в этот же день мы были Годлевским изгнаны вместе с семьями и вещами, и пароход ушел на Мысовую, а за ним шел «Кругобайкалец». На пароходе были увезены и арестованные. Об их судьбе я слышал впоследствии от повара парохода «Ангара» (кажется, Мехалюк, поляк, знакомый моего отца), что они были раздеты до нижнего белья, их выводили на борт, били по затылкам деревянной колотушкой и затем спускали под винт в Байкал; шум и крик были редко слышны, так как пароход шел, проламывая лед толщиной 3–4 вершка <…>

Верно, секретарь Г. Евстратов.

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 89–90. (Машинопись, копия.)

Документ № 8

г. Иркутск, 7 марта 1920 г.

Протокол допроса Федора Константиновича Цыганкова марта 7-го дня 1920 г.

Я, нижеподписавшийся, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попов, допрашивал названного выше Цыганкова, причем последний показал:

Я, Федор Константинович Цыганков, 21 года, по профессии – извозчик, жил в г. Иркутске в Знаменском предместье по Нижнепономаревской улице, в доме № 41/16. В 1918 г. я был мобилизован и причислен к 9-му Иркутскому полку, позднее переименованному в 53-й полк в 5 роту. После был прикомандирован вместе с другими солдатами этого полка к Култукскому военно-контрольному пункту, в команду этого пункта.

Начальником пункта и команды был сперва подпоручик Шабалдо, а его помощником прапорщик Егоров (из них Егоров застрелился, а Шабалдо – теперь, вероятно, в бывшем 53-м полку). Шабалдо позднее был заменен прапорщиком Кащуком, после Кащука был начальником еще один поручик, фамилии которого не могу сейчас вспомнить, а затем поручик Абрамович. Когда култукская команда была расформирована, Абрамович перешел в контрразведку штаба округа и перевел туда из команды меня, а еще ранее ефрейтора Николая Павловича (отчества твердо не помню) Вербицкого. Я был переведен потому, что находился под надзором Абрамовича, как своего начальника, с февраля 1919 г., когда я привлекался к ответственности за причастность к будто бы большевизму, сидел 28 дней в тюрьме и был выпущен под надзор начальства.

В контрразведке штаба округа я исполнял обязанности солдата, которому давались всякого рода приказания. Я и делал то, что мне приказывали, а именно: ходил для офицеров за водкой, за мукой, отводил арестованных в тюрьму или милицию, присутствовал в качестве конвоира при офицерах на обысках и арестах, иногда посылался для внешних наблюдений за некоторыми квартирами. Как, например, за квартирой каких-то лиц, подозревавшихся в изготовлении фальшивых денег и живших на Подгорной улице. По политическим делам на такие наблюдения я не посылался, а на арестах и обысках по политическим делам не в роли солдата-конвоира присутствовать приходилось. Больше ничего я при контрразведке не делал. Я не знаю, кем при контрразведке я считался, но я думаю, что просто прикомандированным солдатом, потому что такое удостоверение я и имел. При контрразведке я служил только два месяца, а именно: с 3 ноября 1919 г. по день переворота.

В ноябре, вместе с поручиком Курдяевым, был назначен для открытия эсеровской организации по доносу солдата, кажется, коменданта команды 56-го полка (бывшего), с которым жил эсер Канашкин – рабочий из Бодайбо. По этому поручению я ничего не сделал, хотя хорошо познакомился с Канашкиным и у него часто бывал и, хотя особым доверием Канашкина не пользовался и кое-что от него знал, но в контрразведку не доносил. Поручик же Курдяев отделился от меня, завел знакомство с эсерами, независимо от меня, познакомился он, между прочим, с П.Д. Яковлевым, с лицом, называвшим себя бывшим товарищем министра Михайлова… И может быть, целым рядом других. С Михайловым, одновременно с управляющим уездом Надежиным, Курдяев ездил в Черемхово на переговоры с повстанцами. На эту поездку был приглашен Курдяев и я. На переговорах с товарищами присутствовали Надежин, Михайлов, Курдяев и я. Из переговоров выяснилось, что повстанцы ждут в Иркутске восстания и не хотят давать угля, если с восстанием дело затянется. Когда это выяснилось, Михайлов остался в Черемхове, а нас просил вернуться в Иркутск и заняться подготовкой восстания.

Мы, то есть я и Курдяев, поэтому и вернулись в Иркутск; что стал делать в Иркутске Курдяев, я не знаю, а я поселился на Знаменском у Канашкина и начал организовывать представителей военных частей и вести агитацию в пользу восстания. Это может подтвердить Канашкин, который живет и теперь на Знаменском предместье, на Соловьевской улице, в доме № 52. После собрания представителей военных властей на Знаменском предместье, накануне восстания, я был послан Самарцевым со своим братом Петром Цыганковым, который был представителем от одной из частей, расположенной в военном городке, позвать его на следующий день на утро на угол 2-й Иерусалимской и Сараиной улиц за получением пароля, а я сам должен был тогда же вечером, по приглашению Самарцева, явиться туда же на собрание.

Когда я сообщил брату то, что просил Самарцев, пришел на 2-ю Иерусалимскую (номер дома, кажется мне, 77/32), то у дома, где должно было быть собрание, встретил вооруженный наряд, и тогда я ушел оттуда, боясь ареста. На утро туда пришел брат и был там арестован.

Брат мой – Петр, сейчас служит в 3-м советском полку, в какой роте, не знаю, чуть ли не шофером или телефонистом, а теперь его квартира на Знаменском предместье, по Верхней Пономаревской улице, в самом последнем доме по правой руке.