В конце концов эмир прислал-таки «условия», которые, во-первых, были написаны на персидском с обильным вкраплением арабских слов, что затруднило перевод; во-вторых, из того, что поняли доморощенные переводчики, следовало, что эмир прислал первоначальный текст договора, давно отвергнутый Кауфманом. Налицо было продолжение той же незамысловатой тактики. Как выяснилось очень скоро, противник спешно строил плотину на реке Зеравшан, чтобы затопить местность на подступах к Самарканду. Военный совет русского отряда обсудил обстановку и рекомендовал командующему военным округом воспользоваться переговорами, чтобы выиграть время для свободного выхода русского отряда из садов, где люди укрывались от зноя, и занять исходные позиции. Кауфман приказал отряду двигаться вперед до самого Зеравшана.

Когда минута в минуту истек последний срок, данный Кауфманом эмиру для подписания того мирного договора, который нужен был русским, он произнес: «С Богом!» – солдаты и казаки 1 мая вступили в воды Зеравшана.

Толком не разведав брод, шли по грудь в воде, держа ружья над головой. Течение сбивало с ног, но Кауфман нашел выход: казаки встали двумя цепями поперек реки, взявшись за руки, одна цепь сдерживала напор воды, а другая ловила слабых, которых сносило течением. К трудностям перехода добавился обстрел из 40 неприятельских орудий, поставленных на господствующих над рекой высотах. К счастью для тех, кто переходил быстрый Зеравшан, пушкари бухарского эмира оказались негодными стрелками и не причинили переправляющимся никакого вреда, зато поразили своих.

Русская артиллерия и конница не смогли преодолеть реку в выбранном месте, а потому пехоте пришлось действовать без поддержки. Солдаты выходили на противоположный берег, ложились на спину и болтали поднятыми ногами, чтобы вылить из сапог воду, после чего поднимались и строились в боевые порядки. Бухарцы, которые наблюдали эти странные, на их взгляд, телодвижения, решили, что гяуры совершают некий магический обряд, доставляющий им победоносную силу. В дальнейшем перед стычками с русскими они повторяли это «таинственное» движение ногами на сухом месте, но без видимого успеха.

Вытряхнув воду из сапог, отчего они стали в несколько раз легче, русская пехота с криком «Ура!» пошла в штыковую атаку. Эффект был обычным – враг бежал, бросая оружие, халаты и обувь. Казаки, сумевшие провести своих коней через стремнину, безжалостно рубили бегущих. Сарбазы падали, притворившись мертвыми, но озверевшие казаки рубили всех подряд. Из-за большой усталости русские беглецов не преследовали, стали лагерем и, все еще мокрые, заснули, укрывшись мокрыми шинелями.

Таджикский книжник Ахмади Дониш, современник событий, так описал этот бой над Зеравшаном близ Самарканда в своем труде «Жизнеописание эмиров благородной Бухары»:

«Сражавшиеся нашли необходимым. бежать: каждый бежал так, как мог бежать, бежали куда глаза глядят, бросали все имущество, снаряжение. Некоторые бежали в сторону русских, и последние, узнав их положение, накормив и напоив, отпускали их.

Эмир, загрязнив штаны. тоже убежал. Никто не хотел воевать» [187] .

Уже 2 мая Кауфман принимал депутацию от духовенства и «лучших людей» священного города Самарканда, которая поднесла ему дары и просила принять их город в подданство Великого белого царя. Генерал-губернатор милостиво дал согласие. Самаркандские депутаты объяснили свою просьбу нежеланием жить под деспотической властью эмира и его алчных беков. Просьба была высказана как преобладающее в городе мнение; так, по крайней мере, она воспринималась Кауфманом и его соратниками, тем более что при входе русских подразделений в Самарканд жители встречали их очень дружелюбно. Из ближайших кишлаков шли дехкане с дарами: кто вел корову, кто нес корзину яиц, кусок каменной соли, а то и просто несколько лепешек. Константин Петрович был искренне тронут теплым приемом и на следующий день, 3 мая, устроил большой прием, во время которого одаривал своих гостей-самаркандцев различными сувенирами.

Те, кто просил русских принять город под покровительство российского Императора, а это были главным образом торговцы и ремесленники, не сообщили ему, какие страсти бушевали за глинобитными стенами Самарканда каких-нибудь два дня назад. После бегства армии эмира с позиций близ города незадачливые бухарские военачальники, крупные землевладельцы и религиозные авторитеты попытались организовать оборону города, но купцы и ремесленники не только отказались от этой затеи, но вступили в вооруженные столкновения с сарбазами эмира – прорусская партия восторжествовала, так появилась депутация с петицией к царю.

Заняв без боя Самарканд, Кауфман направил эмиру новые условия мира, включавшие требование признать за Россией все территориальные приобретения, сделанные за счет Бухарского ханства после 1865 г., включая Самарканд с прилегающим районом (так называемое Самаркандское бекство), а также уплатить военные издержки – сумма указывалась изрядная.

Ответа не последовало, зато позже стало известно, как эмир поступил с посланцами генерал-губернатора: одному из двух персов (рабов, освобожденных русскими) он приказал отрубить голову, другого бросили в тюрьму-яму [188] . Поразительно, что, зная не понаслышке нравы и обычаи азиатских деспотов, гонцы все-таки донесли послание до адресата. Либо они не ведали о его содержании, либо шли, движимые мусульманским фатализмом, но первое вероятнее.

Кауфману, прошедшему школу Кавказа, предстояло усваивать уроки Средней Азии. То, что он настойчиво предлагал мир, хотя и ужесточал свои условия, как и отказ от преследования разбитого под Самаркандом бухарского войска и остановка в городе, было истолковано в эмирском дворце как признак слабости. Строго говоря, силы начальника края таяли день ото дня: ежедневно заболевало, в основном малярией, около пятидесяти человек, и об этом в Бухаре были осведомлены. Надо учитывать также, что эмир Музаффар воевал на два фронта: против неверных и против мятежников в собственном стане – вассальных беков Шахрисабзского оазиса, объединившихся вокруг восставшего против эмира его старшего сына Абдулмалика.