— В морге она лежит!

— Как в морге?!

Но оказалось, что морг — бывший, развалины одни, стихийно превращённые в общественный туалет. Именно там среди всего туалетного добра лежала полуживая Ксения. Наталья Витальевна не сразу её обнаружила…

— Кричу: «Ксения, Ксения, где ты?» И вдруг вижу: встаёт с земли что-то… Именно что-то, а не кто-то. Это наша девочка, едва живая! Весу в ней осталось — килограммов сорок. Увидела меня, разулыбалась: «Наталья Витальевна, как же вы меня нашли?.. Ой, какая вы добрая! Я вас люблю!» И лезет целоваться. Я говорю: «Стоп, не надо! Вшей много?» А вши у неё по лицу, по одежде стадами ползают. Повезли её в больницу, молясь Матери Божией… И по этим молитвам Ксению приняли без очереди: тотчас определили в палату. Девочка наша едва Богу душу не отдала, но тут её вылечили, выправили, поставили на ноги. А я из больницы пришла к отцу Геннадию и расплакалась: «Батюшка, я же ей не нужна! Я за ней гоняюсь без конца, говорю ей правильные слова, а Ксении это ни к чему!» Батюшка отвечает: «Ну что ты, несмысленная! В первую очередь это тебе нужно!» А потом оказалось, что это нужно и ей, и мне. Всем нам! Мы никак не можем понять: заботясь о других, мы заботимся о себе!

Ксения вышла из больницы здоровая, образумившаяся. Начала посещать храм, причащалась, исповедовалась… Жениха себе нашла: молодого бездомного парня. Он из Ростова приехал в Петербург заработка искать, да что-то у него не заладилось: начал пить, опустился. Ксения его выходила, привела в храм, отучила от пьянства. Жили они два года душа в душу. Только бес никого запросто не отпускает: мстит каждому, кто пытается вырваться. Случилась беда: снова помутилось у Ксении сердце, убежала она из дома, нанюхалась морилки и тут же, одурманенная, утонула. Как её принял Господь? Не будем о том гадать. У Бога милости много, а Ксения, она на земле в аду жила — может, на небесах отдохнёт?..

— Неужели вам никогда не бывает страшно? — спрашиваю я у Натальи Витальевны. — Вам, женщине, приходится посещать такие злачные места, встречаться с людьми, чью реакцию трудно предугадать…

— Конечно, страшно! Я вам такой случай расскажу: у нашего сестричества была подопечная семья — многодетная и неблагополучная: у матери две дочери и семь сыновей. Все сыновья — токсикоманы. Прихожу я к ним: квартира даже не грязная, а чёрная, света нет, газовой плиты нет… Навстречу мне выходит мальчик… Я взглянула на него и похолодела от ужаса: картинка не для слабонервных! Лицо у ребёнка потемневшее, глаза наполнены нечеловеческой злобой… Смотрит на меня молча, и я ощущаю, как от него исходят волны ненависти… Вслед на ним появляются и его братья: все такие же, один другого страшнее. У многих в руках газетные трубочки с морилкой — они ею дышат… Я струсила ужасно. Прижалась спиной к дверям: «Матерь Божия!.. Я ведь могу здесь навсегда остаться…» Но при этом надо не показать виду, что тебе страшно, надо оставаться спокойной… Не помню, как я оттуда выбралась, — и скорее к батюшке. Отец Геннадий выслушал мой рассказ и говорит: «Ну, пойдём вместе, посмотрим, что там такое…» Я говорю: «Батюшка, да вас же там разорвут! Это нечисть, которая ненавидит свет!» — «Вот и посмотрим… С Богом никуда не страшно». Берёт батюшка кропило, берёт крещенскую водичку, и мы идём. Встречает нас всё тот же страшненький мальчик. Чёрный, беззубый, опять с этой своей газеткой… А батюшка подходит к нему, гладит его по голове и говорит: «Тебя как зовут?» — и в глазки ему заглядывает. — «Миша!» — «Ах, Мишенька! Да ты у нас какой парень-то хороший!..» Достаёт своё кропило: «А мы тебя сейчас водичкой-то и освятим! Тебя как Господь-то любит!» И кропит его водичкой. И тут я вижу сцену из «Аленького цветочка»: наш ребёночек-чудовище превращается в нормального мальчика — радостного, счастливого, впервые встретившего человеческую любовь. Но, конечно, нужно понимать, что и Мишенька этот, и все его братья — люди больные и нуждаются в лечении. За один раз их к свету не выведешь, нужна долгая-долгая работа и специалистов-психиатров, и нас, православных людей. Кто возьмётся за такую работу? Да, люди нам помогают: замечательные девушки из Свято-Иоанновского монастыря приходят поработать с больными, артисты городских театров устраивают в интернате бесплатные праздничные концерты… И всё-таки рук нам не хватает. Если бы кто-то из ваших читателей согласился взять на себя такой крест: прийти к нам в сестричество, чем-то помочь, попробовать свои силы, а может быть, и остаться с нами… Может ли православный человек спокойно смотреть, как гибнут люди? Я не зря вспомнила про «Аленький цветочек» — в детстве это была моя любимая сказка: меня так радовало, что простая девушка одной своей любовью превратила чудище в прекрасного принца. Но дело в том, что эту сказку непременно нужно сделать былью: современный мир рождает столько чудовищ! — если не вернуть им человеческий облик, они раздавят нас…

Зима всё не решается войти в Петербург, а дни декабрьские черны и промозглы. За окном сырая тьма, ледяной дождь и мокрый снег… Даже дома неуютно и сумрачно…

Что ж, самое время теперь послушать рождественскую сказку.

Как-то раз в петербургскую ночлежку, что на Боровой улице, пришёл крепкий седобородый старик и попросил помочь ему восстановить паспорт. Назвался он Борисом Валентиновичем. Был он бодрым, весёлым, работящим, и никто не понимал, почему этот симпатичный и не такой уж старый дедушка стал бездомным. Бездомный, он ведь быстро теряет человеческий облик: слишком велико потрясение, слишком силён удар; в один миг нужно переменить все прежние привычки, приспособиться к новым — нечеловечески тяжким! — условиям жизни, научиться уходить от опасностей, научиться добывать хлеб, искать тёплый ночлег… Всё это тяжело даётся. А ведь душа ещё не оправилась от страшной обиды на того, кто выгнал тебя из родного дома, а сердце дрожит от старых и новых страхов… И очень быстро забывает человек все свои прежние правила, всё, к чему стремился, всё, чего желал, — забывает, как хотел быть не хуже прочих, как старался не ударить в грязь лицом перед людьми… Старался, старался, — а теперь вот ударил, да как ещё! И велик соблазн махнуть на всё рукой: и на себя самого, и на весь этот хищный, неродной мир. И машут рукой люди, и тут же бросается на них страшный бес бездомности — а из его лап мало кто выбирался…

Но Борис Валентинович был не таков. Он, и оказавшись на улице, не поддался унынию. Он не брезговал любой работой, лишь бы не слоняться по городу без дела, ведь безделье — мать отчаяния. Он нашёл себе жильё — сторожку на кладбище, а когда грянула зима и в сторожке стало невозможно жить, он перебрался в ночлежку. И в ночлежке не стал унывать: просыпался раньше всех, бодрый шагал на ближайшую железнодорожную станцию, с утра до ночи разгружал и мыл вагоны… Работа тяжёлая, но выгодная: всегда что-нибудь перепадёт. Он и домой возвращался с подарками: каждый вечер угощал соседей то конфетами, то другим каким деликатесом.

И как-то раз пришло ему известие из нашего мира, из мира людей, имеющих крышу над головой: «Возвращайся, Борис. У тебя брат умер — помоги матери похоронить его».

Вот оно как: оказывается, у него и брат был, и мать… Сходил Борис Валентинович на похороны… Вернулся — весёлый!

Брата он похоронил, — а этот брат его когда-то и выгнал из дому. Смертельно обиделся тогда Борис Валентинович — и на него, и на мать… А кто из нас — не дай Бог! — не обиделся бы? Пошёл, чуть живой от обиды, на улицу, бросил работу, паспорт потерял… И чуть не съело его отчаяние. Но Бог дал ему сил, чтобы выжить, дал сил и для того, чтобы простить родню. Похоронил он обидчика-брата как положено, по-братски. Помирился со старенькой матерью. И поселился с ней в её квартире. Тут, кстати, работники ночлежки и паспорт новый ему выправили. Тут и сказке конец. Счастливый конец.

Вот ещё одна сказка. Жила в Петербурге женщина по имени Виктория Владимировна. Что сказать о ней? Натура непростая. С одной стороны, женщина интеллигентная, умная, начитанная. Без книг жить не могла. Сама стихи писала — говорят, очень даже неплохие. С другой стороны, не сумела она воспротивиться душой соблазнам нового времени: мол, все кругом живут не по закону, да как ещё живут! А я чем хуже? Тот, кто никогда за эти годы ни в чём не нарушал закон, пусть бросает в неё камни целыми пригоршнями… Но только это лишнее, потому что Виктория Владимировна и без нашего суда расплатилась сполна за свои грехи: сначала в тюрьму попала, а потом, выйдя на свободу, осталась без крыши над головой. Пошла бродить по свету, кое-как удерживаясь на плаву, всеми силами противясь жестокому бесу бездомности… В одиночку непременно пропадёшь, но она нашла себе спутника, такого же бродягу неприкаянного. Отгоняли друг от друга отчаяние, поддерживали друг друга, ждали счастливого поворота судьбы…

Поворот случился, но страшный поворот. Помните жуткие морозы недавней зимы? В один из таких морозов Виктория Владимировна с другом заночевали в каком-то сарайчике под Царским Селом. Утром просыпаются, хотят подняться на ноги — и не могут. Ноги отмёрзли.

Кое-как с посторонней помощью добрались до больницы. А в больнице им говорят: «Паспорта нет? Прописки нет? Полиса нет? Извините, мы не богадельня. Идите, родимые, — Бог подаст!»

Они тогда ещё могли кое-как ходить. Пошли опять в тот же самый сарайчик. Опять этот страшный ночлег на морозе… Слава Богу, нашлись добрые люди — вызвали им утром «скорую», — да всё без толку. «Скорая» их в больницу, а в больнице им: «Идите, откуда пришли! Без полиса не лечим!»