— Разрешите зайти, объясню.

Женщина распахнула дверь.

— Вы его жена?

— Да.

Она в коротком накрахмаленном платье. Подол не касается стройных ног. Так просто и так прелестно одетых в домашнюю одежду женщин Коля видел только в кинофильмах.

— Я с Костей вместе в тюрьме сидел, ну вот и зашел его попроведать.

— Он придет поздно. Что ему передать?

— Передайте ему от меня привет. А приходил, скажите, Глаз.

— А-а, — улыбнулась женщина, — он мне о вас много рассказывал. Я вас на суде видела, вы же свидетелем были, — шепотом сказала женщина.

— Я освободился раньше. Завязал. Хочу в институт поступать. А Костя как поживает? Закончил институт?

— Закончил. Сейчас врачом в поликлинике.

Из комнаты отворилась дверь, и в коридор вышла, с бантами на голове, девочка лет шести-семи.

— Дочка, — сказала женщина, — иди на кухню, я сейчас приду. Дай с дядей поговорить.

Девочка большущими светлыми глазами внимательно рассматривала Колю; ее, видно, поразили шрамы на его лице, и она спросила:

— Мама, а что это за дядя?

— Этого дядю лечит наш папа, — ласково ответила женщина, — ну, иди.

Девочка пошла на кухню, а женщина зашептала:

— Говорите тише, и не поминайте ЭТО. Дочка ничего не знает.

— Все, все, ухожу.

На улице посмотрел на номер дома.

Купив общий билет до Омска — покатил в город на Иртыше.

Поезд несся мимо Падуна, и Коля впился взглядом в родное село, в высокую трубу спиртзавода — он проезжал детство.

В вагоне-ресторане немноголюдно, и он сел за столик. Напротив с короткой стрижкой парень с грустью в глазах допивал бутылку портвейна. Заказал и Петров.

— За твое освобождение, — улыбнулся Коля.

Парня звали Артемом и оттянул он пять лет.

— Я год как освободился. А ты где сидел?

— В Тюмени, на четверке.

Петров стал называть клички ребят. Артем некоторых знал.

Допив колину бутылку, Артем заказал еще и расплатился. В Коле он видел чуть ли не брата. Заметив на его руке часы — предложил сменяться. Петрову жалко часов, часы отца, но парень, по-братски, вернее — по-зековски, хотел махнуться часами. И он снял «Восток» и надел «Восход».

— Какая у тебя была кличка? — спросил Артем.

— Глаз.

— Глаз, — как бы не веря услышанному, повторил парень. — Так это ты, Глаз?! Я о тебе много слышал.

Артем замкнулся, не стал пить вино и распахнул портсигар.

— Пойдем покурим.

Вышли в тамбур.

— Я еду с матерью. Приехала встречать. Боится, как бы в пути не подзалетел.

Докурив сигарету, Артем сказал:

— Пойду в вагон, а то мать беспокоится.

Была суббота, и дядя Миша только что встал. Он радостно и громко приветствовал племянника. Холостяк дядя Миша жил в маленькой комнате коммунальной квартиры.

Работал на судоремонтном заводе начальником по хозяйственной части и был убежденный сталинист, считая себя настоящим коммунистом, презирая бюрократов и нечистых на руку людей.

— Так, — сказал дядя Миша, — напоив племянника чаем, — сейчас гулять, а когда откроются рестораны, пойдем в самый лучший.

Они бродили по утреннему зеленому Омску, и дядя Миша рассказывал:

— …А когда началась война, нам сократили курс обучения и я, получив звание лейтенанта, поехал на передовую. Шли страшные бои за Пулковские высоты, и роту принял во время боя. Захожу в дзот, а первый номер убит. Второй номер взялся за пулемет. Тут раз — пуля, и второй номер валится. Тогда я за пулемет. Не успел ленту расстрелять, как следующая пуля, разрывная, мне в верхнюю губу. Снайпер, гад, пристрелялся, и нас троих за несколько минут. Мне разорвало губу, зубы выбило, и нос к чёртовой матери. И был я на фронте чуть больше двенадцати часов. А потом госпитали.

Всего за мою жизнь из-за этого носа — красивее хотел быть, — сделали двадцать девять операций, а тридцатая — аппендицит. Потом домой съездил. И вскоре предлагают работать в НКВД. Дают два направления: или ехать на Украину, бендеровцев отлавливать, или в Прибалтику. Война еще не кончилась. Я позвонил твоему отцу, — он тогда в Крутинке начальником милиции работал, — и спрашиваю: куда ехать? Он кричит: езжай в Прибалтику, Европу посмотришь. Ну и поехал в Прибалтику. Не жалею. Посмотрел Европу. Назначили меня начальником Паневежиского отдела НКВД. До меня там какой-то хлюпик работал, никаких показателей. Сверху давят, нужны арестованные бандиты, и я за три дня набил полную КПЗ.

Помотался по Прибалтике. Где только не был. На одном месте долго не задерживался. Всегда меня на самые трудные участки направляли. Потом работал в лагере для военнопленных. Оперуполномоченным. У меня был личный шофер, пленный из местных. Отличный «опель». Немец катал с ветерком. Сто — и не меньше. Каждый поворот знал, каждую выбоину на дороге. Вначале думал: разобьет. Я по сей день восхищаюсь им как шофером. Через наш лагерь, через нашу обработку прошло несколько немцев, а сейчас они члены ЦК компартии ГДР, занимают высокие должности.