— Если что-нибудь получится у тебя, то мы покажем его в штабе ледовой проводки тому ученому…

— Остров Врангеля! — раздался голос.

Все прильнули к иллюминаторам и увидели низкие плоские берега, изрезанные лагунами. Со спокойной глади воды с приближением самолета взмывали словно бы стайки белого пуха.

— Гуси, — пояснил бортмеханик Торопов. — Их тут больше, чем комаров. Арктический заповедник. Сейчас они линяют.

Самолет делает круг, заходя на посадку. Небольшой поселок — деревянные домишки вразброс. Возле одного из домиков стоит вездеход. Бегают здоровенные собаки.

Вот и земля. Бешено струится под колесами грунтовая взлетная полоса. Казалось, командир, притянув штурвал к груди и откинувшись назад, своими могучими руками осаживал сотни лошадиных сил, что бушуют в моторах. При ударе о грунт приборная панель задрожала.

Торопов уже сидит между пилотами, деловито щелкает переключателями.

Спущен трап, и все выходят.

На острове резкий, пронизывающий ветер. К самолету бегут два человека в шубах. Они передают почту бортмеханику, тот забрасывает мешок в дверцу.

— Человека возьмите, — говорит один из подошедших, красноносый от холода. — Просится на материк.

— Кто такой? — лениво полюбопытствовал Цуцаев.

— А вон идет.

Эдька и Василек переглянулись и, не сговариваясь, наперегонки бросились навстречу идущему.

— Ксаныч! Ксаныч! — орали они.

В ушах свистел ветер, и слезы выступали на глазах — то ли от ветра, то ли от того, что вновь видят знакомую сухощавую, подтянутую фигуру. Ксаныч был в кожаной куртке, синих джинсах, сапогах. Он шел, размахивая белым платком. Когда приблизился, стало видно — в руке не платок, а гусь. Ксаныч держал его за крылья, а гусь норовил ущипнуть ненавистную руку.

Ребята с разбегу кинулись Ксанычу на шею. Он загорел, оброс клочковатой светлой бородкой.

— Вот так встреча, — сказал он растерянно. — Откуда вы свалились, с Луны?

— С неба, — засмеялся Эдька.

— А… — начал было Василек и вдруг закричал: — Ай-ай-ай!

Гусь изловчился-таки и зверски ущипнул его за ухо. Василек запрыгал на одной ноге.

Ксаныч неодобрительно встряхнул пернатого разбойника:

— Ну ты, хулиган! Смотри, в суп попадешь.

— А зачем он вам? — Эдька опасливо отошел в сторону. Гусь, шипя, потянулся за ним.

— По дороге поймал. Путайся под ногами, не давал идти. Драться лез… Возьму на память, все-таки арктический гусь.

Эдька захихикал. Потом озабоченно сказал:

— Ксаныч, только вы не говорите, кто вы такой. И самое главное, берет спрячьте.

— Врать? Это почему же? — брови Ксаныча сошлись.

Эдька и Василек, торопясь, стали объяснять, гусь перебивал их не то гагаканьем, не то дадаканьем. Ксаныч неохотно спрятал берет.

Они подошли к самолету.

— Возьмете на материк? — спросил Ксаныч, протягивая командиру гуся. Тот критически осмотрел птицу.

— Больно худой для супа.

— Да не гуся, а меня!

Торопов нагнулся, взял птицу за крылья и взвесил. Снова изловчившись, гусь цапнул его за бок. Бортмеханик скривился и забросил его вслед за мешком в люк.

— Несознательная живность. Это я должен ее есть, а не она меня… Ладно, отвезем ученым, пусть изучают.

— Ненормальный, — подтвердил Ксаныч. Василек обиженно тер ухо.

— Откуда — куда? — спросил Цуцаев, с подозрением глядя на большой кожаный кофр. Ксаныч сказал, что он корреспондент «Пионерки» и просит забрать его с острова.

Эдька так и съежился. Эх, Ксаныч, нашел кем назваться! Сейчас Цуцаев скомандует: «Прессу кыш с борта! Лишний вес».

Но командир внезапно сказал обмякшим голосом:

— Ох уж эти корреспонденты… Их нынче здесь больше, чем гусей. Кого другого не взял бы, но корреспондента «Пионерки» уважить надо. Сын у меня выписывает эту газету, да и сам, помню, в детстве читал каждый номер. Интересно… Ну ладно, садитесь.

И тут Ксаныч сделал непростительную ошибку: вытащил и надел смятый черный берет. Капитан Елисеев посмотрел на него и ахнул:

— Батюшки! Пассажир в берете! Тот самый… несчастливый? Ах, так? Обманывать?

Ксаныч молча вытащил и протянул ему красную книжечку. Тот раскрыл ее, сбил фуражку на затылок:

— Действительно внештатный корреспондент «Пионерки». Виноват… А я слышал, тот, в берете, киношник.

— Тот в берете я и есть, — сказал Ксаныч. — Что ж, не возьмете?

— Возьмем, — пробасил Цуцаев. — Мы своему слову хозяева.

— А приметы? — сощурился Ксаныч. — Не боитесь, что пассажир в берете принесет вам несчастье?