Желание, далее, есть само время. Универсальная форма Я как становления – не пространство, но – время. Желание есть Ничто, существующее во времени. Через свою направленность на полноту, заполненность, осуществление – желание рождает фигуру времени (Коjeve, 1980, р. 5). Время создается проектами людей. В этом смысле нет ничего кроме живого времени. Будущее рождается нашими желаниями, считает Александр Кожев (Kojeve, 1980, р. 134).

Желание есть некое «присутствие отсутствия» реальности (Kojeve, 1980, р. 134), когда отсутствие «знает», что ему не хватает. Желание есть предвосхищение как конкретный опыт будущего, который и обнаруживает сущностную «темпоральность» человеческого бытия. В отличие от абстрактного времени Феноменологии, «живое время» Кожева получает свое значение только в конкретных действиях, в которых темпоральность и возникает. Желание создает то, чего пока еще нет, отрицая настоящее, в котором нет желаемого. Субъективность желающего прочитывается Кожевым не как положение «ни здесь, ни там», но положение «между». Это бытие, спроектированное во время и бытие, которое проектирует время. Только человеческой субъективностью возможно время: «Существование Времени в реальном Мире называется Желанием» (Kojeve, 1980, р. 137–138).

Желания и личные намерения предполагают поиск признания. Общество рождается во взаимном распознавании желаний. Без мира Других желание не имело бы реальности (Kojeve, 1980, р. 9). История, по Кожеву, предстает скорее не как серия достижений, но как серия проектов. История – это цепь действий, в результате которых нечто создается из ничего. Кожев видит желание как активное отрицание, как свободный проект в поиске признания и, следовательно, исторической реальности. Если выбор есть манифестация, то выбор не может избежать распознавания. Все желание есть не просто желание признания, но и желание быть оцененным, желание ценности (Kojeve, 1980, р. 6). Каждый индивид желает признания своей ценности всеми другими членами сообщества. В этом смысле радикальная демократия могла бы стать формой признания ценности каждого человека, формой удовлетворения желания каждого, формой общественной интеграции желаний (Kojeve, 1980, р. 58).

Философия Кожева представляет современную либеральную концепцию индивидуального желания как основания социального и политического мира. Коллективная жизнь получает свою финальную цель и оправдание в способности распознавать и признавать индивидуальные желания. Индивидуальность сама по себе не понимается строго в терминах индивидуального желания, так как желание создает особую человеческую субъективность через признание другого желания и в признании себя другим желанием; индивидуальность получает свое полное выражение и удовлетворение только через участие в общественной жизни. В противовес взгляду на общество Гоббса, который полагал, что общество создано как ограничитель естественно враждующих желаний, Кожев считает, что общество способствует выражению и удовлетворению желаний. Конец истории, удовлетворение желания, заключается в успешном распознании/признании индивидуальности каждого каждым другим.

В философии Александра Кожева меня заинтересовало, прежде всего, обращение к желанию как к весьма значимому и продуктивному началу человеческой жизни, прочтение желания как указания на свободу человека. Заслуживает пристального внимания попытка Кожева отличить желание от потребности, представить его как достояние человеческого духа и как противоречие. Интересно, что намерение и вера включены в концепцию «жаждущего выражения и признания другими» желания. Важно также то, что Кожев различает в желании функцию созидания человеческой субъективности и функцию отношения к Другому. Примечательно также определение зависимости желания от контекста, историцизм в понимании мотивационной сферы человека.

В философии Ж. Ипполита желание также представлено как отношение. Французский философ полагает, что «беспокойство» человека, его опыт времени обостряются через узнавание Другого. Только как социальное существо может познать человек то, что Жизнь «присущностна» его собственным проектам (гегелевская тема борьбы между Жизнью и Смертью), и что именно страх перед смертью создает индивидуальность (воля рискнуть Жизнью). Абсолютное знание смерти усиливает субъективное знание ограниченности времени. Через соотнесенность с Другим субъект узнает также, что существует не все время: «Жизнь есть тревога, беспокойство самости, которая себя потеряла и нашла снова в своем изменении. Самость никогда не совпадает с собою, так как она всегда в Другом, чтобы быть собою» [64] (Hyppolite, 1974, р. 250).

Ипполит открыто признает это вечное несовпадение субъекта с самим собой и с Другим. Абсолютное совпадение самости и ее «альтерната» – неосуществимый проект, но это то, что продлевает самость, продлевая её способность быть другой. Ипполит помещает это несовпадение или беспокойство в самый центр бытия, утверждая приоритет Становления над Бытием, или, точнее, переосмысляя Бытие как движение Становления. Обоюдное желание становится средством постижения этой вечности. Ипполит говорит об идентичности желания и концептуального мышления: «Концепт обладает неограниченной властью, так как подтверждает себя в других. Это универсальное, которое обнаруживается в частном… это любовь, которая предполагает вечное преодоление двойственности… Концепт есть ничто иное, как самость, которая остается собой в своем изменении, самость, которая существует только в своем самостановлении (Ibid, р. 147).

«Желание определяется необходимостью Другого» (р. 162), и все же этот Другой все время преодолевается, когда самосознание открывает его не как ограничение своей свободы, но как её условие. Самость и Другой не обозревают друг друга, фиксируя все то, что происходит в каждом из них в процессе этой «трансакции», они желают друг друга, так как только через желание и в желании тело другого становится выражением искомой свободы. Проект желания – найти «внешность» Другого, его тело, «залитое» свободой (сознания). Желание есть экспрессивность тела, которое свобода сделала своим манифестом. «Внешность» другого при этом смягчается, если не преодолевается, так как тело дает жизнь сознанию, становясь парадоксальным бытием, которое поддерживает и выражает отрицание (сознание). В этом смысле желание есть воплощение свободы, и взаимное желание становится началом вечного обмена.

Самопреодоление или внутреннее отрицание требует взаимного отношения и признания между самостями. Цель желания, по Ипполиту, «призвание человека – найти себя в бытии, сделать себя бытийствующим». И эта цель «реализуется только в отношениях между самосознаниями» (р. 167). Признание есть «возвращение» самости после изменения, и это парадоксальным образом способствует осуществлению проекта автономии. Чем полнее «возвращена» (читай – отражена) эта самость, тем более она сможет охватить реальности, так как «возвращение» не есть отступление, но – экспансия, увеличение самостей во взаимном сочувствии, через установление и обнаружение отношений симпатии.