— Как же вы служите с такими мыслями?

<— А вы отчего служите, а все отчего служат? — Разговор их прервал вошедший под балаган высокий, стройный красавец пехотный офицер, тот самый ротный, которого заметил князь Андрей рассчитывающим роту. Это был капитан Белкин, любимец полка, товарищ[ей], образцовый офицер, товарищ, весельчак и самый близкий человек Тушину.

Лицо Белкина было необыкновенно красиво. Особенно большие продолговатые глаза, ласковые голубые глаза и несколько толстые, румяные губы и густая черная шапка волос придавали веселую прелесть его лицу.

— Ну что, Николай Иваныч, — весело сказал Белкин, — обсушились? А я так пообедал и выспался и на французов поглазел. Вот книжечку вашу принес. — Вдруг заметив князя Андрея, Белкин остановил улыбку и надменно взглянул на князя Андрея, как будто говоря: «ежели вы, штабный, намерены гордиться со мной, так со мной взятки гладки». Князь Андрей, однако, ласково улыбнулся и пехотному офицеру, успокаивая его.

— Что же, можно, — сказал Белкин, выпивая ему предложенную рюмку водки.

И они разговорились о каком то брате юнкере, прибывшем в полк [?].

Князь Андрей, не желая стеснять офицеров, взял в руки книжечку, развернутую на столе. Это был томик Р[усского] В[естника] 1804 года. Книга сама собой открылась на статье Гердера «Ч[еловек] в о[бразе] б[ожества]». В статье этой излагались мысли о том Гердера, что ничто в мире не пропадает, что одно живое существо (мы видим) переходит в другое. Как например, трава в травоядное животное, животное в человека и т. д. и что потому душа человека тем менее может погибнуть, а вероятно перейдет в высшее существо.

Князь Андрей недавно читал тоже сериозное [?] сочинение Гердера. В книжке Е[вропейского] В[естника] статья была вся исчерчена заметками на полях и следующее место было всё подчеркнуто...

— Что вы согласны с этими мыслями Гердера? — спросил князь Андрей, указывая на книжку Е[вропейского] В[естника].

— Как вам сказать? То и согласен, а то и нет. Не согласен оттого, что какие же высшие существа нас едят — нет. А хорошо, очень хорошо. [1921]

— Видно это место вам нравится? — сказал князь Андрей, подавая книгу.

— А эту вы мне давали книжечку, — сказал Белкин. — Тут хороша эта дюшесса Дозамбри и к[авалер] Ф[ериоль]. Я читал.>

<Они разговорились о положении орудий. Князь Андрей, бывший сам артиллеристом, сделал замечание, что с позиции, на которой стояли пушки, неудобно будет, как было предвидено в диспозиции, обстреливать картечью овраг. Тушин улыбнулся при слове «диспозиция» и сказал, что еще двадцать раз переменят положение орудий и что всё может случиться, только не то, что написано в «диспозиции».

— Слишком бы было странно, чтобы из тысячей случайностей представилась именно та, которая назначена в диспозиции, — сказал Тушин.

— Так по вашему мнению не нужна диспозиция? Для чего же она пишется? [1922] — спросил князь Андрей, удивляясь речам своего собеседника.

— А всё лучше. Всё как будто расчеты, распоряжения. Только всегда выходит по своему, — и Тушин улыбнулся своей доброй улыбкой.

Он видимо не осуждал никого, но с удовольствием видел и замечал комическое в этих отношениях. И оттого его насмешка не была оскорбительна и противоречие не раздражало. [1923]

— Однако, — сказал он, [1924] — великий полководец все свои сражения давал и выигрывал, предвидя все случайности.

— Это так кажется, потому что они (Тушин сказал «они», подразумевая высших начальников и говоря про них, как про особенный народ), потому что они никогда не видят, как дело делается на месте, а потом по слухам опять подведут всё под диспозицию. И все довольны.

Князь Андрей тоже улыбнулся. [1925] «Il est tr`es dr^ole», [1926] — подумал он.

— Вот под Ламбахом нас поставили во вторую линию, да и забыли про нас. Смотрим, а французы сзади нас, мы и пошли удирать совсем в сторону и пришли сами не знали куда. Ведь этого в диспозиции не было и в реляции не было?

— А вы часто бывали в сражениях? — спросил князь Андрей.

— Бывал.

— Ну, какое чувство вы испытываете в сражении?

— Т. е. как какое чувство? Иногда скверное чувство, а иногда приятно.

— Так вы отрицаете всякую предусмотрительность, предвидение в войне? — сказал князь Андрей, [1927] — это забавно.