— Вы не можете себе представить впечатление на нас. Все затаили дыхание.

Князь Василий доканчивал фразы дочери и значительно мычал, как бы говоря этим: «Ну, что же un grand homme, un g'enie. Eh bien, je n'ai jamais dis le contraire». [3204]

Анна Павловна принимала участие в этих разговорах и не отказывала в легком восторге и глубоком уважении к «sa majest'e l’empereur des francais», [3205] как она его теперь называла, но в ее восторге был оттенок некоторой грусти, долженствовавшей относиться к особенности взгляда ее высокой покровительницы на новый союз России. Она признавала Наполеона гением, оказавшим большие услуги революции и понявшим свои выгоды в союзе с Александром, но она всё соболезновала о разрушенном старом порядке вещей и была всё-таки par conviction dans les bons principes. [3206] Одно, в чем она вполне сходилась с графиней, это был ее страстный восторг вообще к французам. — C’est la reine des nations. ^Etre francais et avoir un titre de noblesse, [3207] — говорила она. Князь Андрей, как всегда в гостиной, вступал и даже держал разговор, весело и колко противореча. Он, который всегда так охотно бранил русских, не мог удержаться от некоторых не понравившихся Анне Павловне замечаний о том, что поэтому лучше бы перейти в подданство Наполеона и никогда бы не воевать с французами.

— Да, это было бы гораздо лучше, — сказала значительно Анна Павловна. [3208]

Pierre шутил и изредка блеском своей французской болтовни, несмотря на невыгодное положение мужа в гостиной жены, обращал на себя внимание. «Да, это ничего, не обращайте внимания, это мой муж», при этом говорило выражение лица графини.

————

[3209] С вечера, разойдясь из гостиной графини, Pierre поехал в клуб и, когда вернулся, Андрей уже спал. На другой день Андрей рано выехал по делам, обедал у тестя, вечером был в том доме, где его обещали познакомить с Сперанским, и только вечером вернулся домой и вошел в низенькие накуренные комнаты Ріеrr’а, с которым они целые сутки не видались. [3210]

— Как я рад, что я тебя застал дома, — сказал князь Андрей, расстегнувшись, ложась на отоманку и потирая лицо руками.

Pierre знал это выражение в лице Андрея, знал и любил его. Он положил свои тетради и, закурив трубку, попокойнее уселся против друга. [3211]

— Eh bien, savez vous, mon cher, je reste `a P'etersbourg, on m’a fait des propositions que je ne puis refuser. [3212] И в самом деле, такое время, такие перевороты, так кипит всё, так трещит гнилое, старое, что нельзя удержаться не дать и свой coup de main. [3213]

— Вот как! Как я рад, — сказал Pierre. — Где же?

— Кочубей просит меня заняться в комиссии составления законов, потом мне предлагают место в Крым.

— Нет, оставайтесь здесь.

— Да, мы не видались с вами еще со вчерашнего вечера, — сказал Pierre. — Я думаю, странно на вас это всё подействовало, все эти восхваления Наполеону. Как иначе заговорило всё. Мне кажется, ежели бы я даже продолжал думать о Наполеоне то же, что думал прежде, я бы изменил своим мыслям, только чтобы не быть заодно с этой толпой.

— Да, — сказал князь Андрей, улыбаясь, — то, что мы с тобой думали и чувствовали четыре года тому назад, то они поняли теперь. Но для них Египет, итальянский поход, освобождение Италии, первый консул — было непонятно; pour faire une br`eche dans leur entendement, il leur fallait tout le faste ridicule et d'ego^utant de Tilsit et d’Erfurt. [3214] Они, как говорит Гете, эхо, а голосов нет. И как эхо, они, опаздывая, всё перевирают. Они никогда не поют в такт. Когда подступает новое, они всё верят в старое, когда новое сделается старым, отсталой пошлостью, и передовые умы уже видят новое новое, они только начинают разжевывать старое, то, против чего они спорили. Вот и теперь с Наполеоном. Ежели бы я еще мог допускать великих людей, как четыре года тому назад, я бы давно разочаровался в Бонапарте и без Аустерлица. [3215]

— А, — подхватил Pierre, — так вы того же мнения о Бонапарте. По моему это ничтожество, пустота, близкая к своей погибели. Это — человек, не выдержавший своего положения и измельчавшийся.

— Еще бы, еще бы, — говорил князь Андрей, кивая головой, как будто то, что говорил Pierre, было избитой истиной, хотя едва ли в Петербурге не они двое были этих мыслей.

Они помолчали и переглянулись. Им приятно было чувствовать, что они, хотя и живя врозь, так равномерно шли вперед в своих мыслях, что после долгого промежутка времени далеко впереди по дороге жизни они находили себя опять вместе.

Князь Андрей по естественной связи мыслей от этого сближения перешел к воспоминанию о Борисе, в 1805 [году] очень понравившемся ему. С ним, он чувствовал, они очень разошлись за это время.

— А помнишь, я тебе говорил о Друбецком, которого ты рекомендовал мне. Он мне очень нравился. И я очень ошибся. Я его опять встретил нынче. Он мне не нравится.

Опять они сошлись. Pierre точно также был прежде прельщен и разочарован в этом молодом человеке, но он по причине этих подозрений, которые он имел о Борисе, не откровенно выразил о нем свою мысль.

— Нет, он очень хороший молодой человек. И он имеет большой успех в свете и службе.

— Да, да, он уйдет очень, очень далеко. И этим то он не нравится мне. Il prend au s'erieux le succ`es dans le monde et la carri`ere. [3216] Это то и жалко в нем. Он умнее их всех. И это не трудно. Но он имеет такт скрывать свое превосходство, чтобы не оскорбить их и притворяется равным им. Это — главный рецепт успеха, но то то и жалко, что он не настолько умен, чтобы видеть, что это не стоит того. Ему кажется, что всё это очень важно — он старательно и бережно раздувает этот мыльный пузырь, и тем хуже ему будет, когда пузырь лопнет.