— Tiens, qu’est ce qu’il chante celui-la? [1852] — крикнул один из французов.

— Un enfant.

— Un enfant? Allez voir au jardin, j’ai entendu piailler quelque chose. Allez lui montrer l’endroit, Ramballe. Peut-^etre que c’est son moutard au bonhomme. Faut ^etre humain, voyez vous. [1853]

И французы потащили сундук и взвалили мешки на плечи.

— Par ici, [1854] — крикнул ему тот, который говорил, что il faut ^etre humain, [1855] и забежал за дом в палисадник, примыкавший к флигелю.

— D'ep^echez vous, sacre nom, commence 'a faire chaud comme dans un four. Le voil`a, votre moutard. Ah, une petite. Au revoir, mon gros. Faut ^etre humain. Nous sommes tous mortels, [1856] — и француз побежал к своим. Действительно, в саду под акацией сидела девочка лет 4-[x] и отчаянно закричала, как увидала людей. Девочка была в линялом розовом платьице, в грязных башмаках и грязная, золотушная и с злым, отвратительным лицом. Как только Пьер подошел к ней, девочка завизжала, как собачонка, и злобно вцепилась в него ногтями и зубами. Она хрипела и кусалась и, как только ее взял Пьер, обмочилась на его руках. Он [1857] было пустил ее, но сделал над собой усилие и, ухватив отбивавшуюся девчонку, побежал назад. Аниски уже не было. В дворе дома оставаться нельзя было, и французы [1858] трепали, тащили разные вещи в разные стороны прочь от пожара. [1859] Пьер направился было опять на Поварскую, но пройти уже нельзя было, горел дом и напротив. Французских начальников не видать было, и солдаты, прежде чинно стоявшие на улице, как [1860] мухи сновали по дворам и домам. Пьер с своей, не перестававшей отбиваться, девочкой пошел переулками с тем, чтобы обойти и вернуться назад к Спиридоньевке, но переулки путались и он ходил взад и вперед, не находя выхода. По крайней мере час времени Пьер плутал по переулкам, тщетно пытаясь успокоить девочку.

Везде, даже по переулкам, где не было пожара, происходил грабеж. [1861]

Везде сновали синие шинели, таская ноши, и в одной калитке Пьер видел, как француз бил женщину, не отдававшую ему узла. На перекрестке одного переулка, на пороге бывшей, теперь разграбленной, лавочки Пьера окликнул француз.

— Eh bien, elle pialle toujours, la mioche? [1862]

Пьер оглянулся. Ta самая компания французов, которая выкидывала вещи из дома, теперь сидела на ступенях лавочки и, видимо, на лаврах отдыхала и завтракала. Перед ними стояли узлы бакалеи, и тот, который окликнул его, грыз грецкие орехи.

— Faut ^etre humain, [1863] — повторил он, выщелущивая орех. — Tenez, voil`a pour la petite, [1864] — сказал он, подвигая к себе другой мешок и отдавая Пьеру большую горсть изюму. — C’est bon pour les enfants, ca ne fera pas de mal, prenez, prenez. [1865]

Пьер машинально взял горсть изюму и пошел дальше, но когда он вышел к тому месту, где он оставил погоревшее семейство, никого из них уже не было. Он остановился в недоумении, не зная, что ему делать. [1866]

[1867] Того семейства, которое искал Пьер, не было на площади. Но [1868] площадь была вся загромождена и добром, вытасканным из домов, и людьми, беспомощно толпившимися около этого добра. [1869] Пьер [1870] только одного желал: сбыть скорее с рук спасенную им девочку, которая теперь, как испуганный, дикий зверок сидела у него на руке, дико оглядываясь по сторонам. [1871] Кроме русских семей, спасавшихся на этой площади и в огромном саду графа Хвостова от пожара, тут же было и большое число французских солдат, которые, беспрестанно переменяясь, мелькали перед глазами Пьера и [1872] чем-то были заняты на этой площади. В разных одеяниях, в шинелях, мундирах, куртках, некоторые босые, [1873] с самыми разнообразными лицами, поляки, немцы, французы [1874] ходили по этой площади, [1875] беспокойно и нагло оглядываясь, и что-то делали.

Пьер не обращал на них особенного внимания: он, обойдя площадь, но не найдя тех, кого искал, вошел в ворота. За воротами у забора сидела женщина, евшая хлеб. Подле нее [1876] хлопотал старик духовного звания — дьякон, как сообразил Пьер, устраивая из тесин род шалаша под забором. Он обратился к нему с вопросом, описывая родителей девочки и спрашивая, не видали ли они их.

— О, господи! Девочка-то ихняя?

— Да.

— Нет, не видали, тут народ весь разбежался, как эти войска набежали, — сказала она, указывая на площадь. — У нас всё отняли.

— О, господи! — прибавил дьякон. — Куды денешься, что будем делать.

— Вон что делают, — сказала женщина, обращая внимание Пьера на крики, послышавшиеся за решоткой. Пьер посмотрел по направлению криков. Два француза, [1877] оба с мешками через плечи, — один в синей шинели, подпоясанный веревкой, [1878] другой — в каком-то капоте и больших рваных ботфортах, [1879] хозяйничали в добре армянского (сейчас по лицам видно было) семейства. Армяне кричали и ругались, не отдавая вещи. Семейство армян состояло из старого, лет 80, красивого старика в крытом тулупе, двух мальчиков, старухи и весьма красивой женщины и русской бабы, вероятно, их кухарки. Армяне кричали на французов по-русски, между собой кричали по-армянски. Французские солдаты, посмеиваясь, с раздражающим и упорным спокойствием делали свое дело. Один из них, в капоте, вытащил мешок между сундуков и, вырвав его из рук старухи, рассматривал его содержание. Другой открывал сундук и выбирал платье. Первый что-то сказал на непонятном Пьеру языке (вероятно, это были немцы, говорившие на своем народном наречии), и оба потащили мешок. Обе женщины, старуха и молодая, бесновались. Хотя старуха рвалась за мешок и бегала вокруг французов, молодая [1880] кричала, но не вставала с места. Несколько французов подошло еще на крики, и два первые, выхватив мешок, ушли. Другие три подошли к армянам [1881] и остановились, как будто в задумчивости или в нерешительности, что бы им с ними сделать. Но сделать им необходимо было что-нибудь, они, как собаки, приставали на лай других собак. Один из них, быстро окинув взглядом пожитки и [1882] членов семейства, подошел к старику и, показав на новые сапоги, сказал:

— Voyons bottes, [1883] bottes, mon vieux. [1884]

Старик своими строгими черными глазами неподвижно смотрел на него.

— Bottes, bottes, — говорил француз, дотрогиваясь рукой до сапог и показывая на свои большие ноги. Старик вздохнул и стал разуваться. Его старое, ссохшееся тело не могло согнуться, он не [1885] мог стянуть сапоги. Тогда француз нагнулся и стянул сапоги.

— Voil`a, [1886] — сказал он, сняв последний сапог, причем дернул за ногу так, что старик, сидевший на бревне, пошатнулся.