Нечего бояться клички «философ» или даже краснеть за нее; напротив, нет человека в мире, которому не следовало бы походить на философа. Философия прилична всем людям и полезна всем возрастам, обоим полам и всем положениям: она утешает нас в несправедливом предпочтении нам других, в неудачах, в упадке наших сил и увядании красоты, дает оружие против бедности, старости, болезни и смерти, против глупцов и злых насмешников; она дает нам возможность жить без жены или же переносить ту, с которой мы живем.

Так же трудно встретить тщеславного человека, считающего себя достаточно счастливым, как и скромного, который считал бы себя слишком несчастным.

Истинное несчастие для человека только одно — чувствовать себя виноватым и иметь основание упрекать себя.

Большинство людей для достижения своих целей скорее способно на большое усилие, чем на продолжительное и настойчивое, — лень или непостоянство заставляют их терять плоды лучших начинаний, и они часто позволяют опережать себя тем, которые пошли после них и идут медленно, но упорно.

Я почти решаюсь утверждать, что люди гораздо лучше умеют выбирать необходимые в том или другом случае меры, чем приводить их в исполнение; лучше умеют решать, что нужно делать или говорить, чем делать или говорить то, что нужно. Иные принимают твердое намерение молчать о чем-нибудь по известному делу, но затем, под влиянием страсти или по невоздержности языка, или в пылу разговора, первое же, что срывается у них с языка, это именно то, о чем они решили молчать.

Люди вяло действуют в делах, относящихся к их обязанностям, и в то же время ставят в заслугу себе или, скорее, тщеславятся хлопотами по делам, которые не касаются их и не соответствуют ни положению их, ни характеру.

Когда человек, принявший на себя чуждый ему характер, возвращается к своему природному, то как бы снимает маску с лица.

Человек высшего ума не всегда одинаков, он испытывает приливы и отливы, вдохновение то приходит к нему, то оставляет его, и в последнем случае, если он благоразумен, он говорит мало и ничего не пишет, не стараясь ни нравиться, ни выдумывать. Поет ли кто при насморке? Не следует ли подождать, пока вернется голос?

Человек редко раскаивается в том, что он мало говорил, и, напротив, очень часто раскаивается в том, что говорил слишком много: это истина старая, всем известная и всеми обыкновенно забываемая.

Некоторая посредственность ума помогает иным людям быть благоразумными.

Удивительно, что при всей гордости, которой мы надуты, при всем высоком мнении о своем суждении мы пренебрегаем последним, когда приходится высказать свое мнение о достоинствах какого-нибудь человека: нас увлекает, как поток, мода, популярность того или другого лица или расположение к нему короля. Мы гораздо больше хвалим то, что расхвалили другие, чем то, что достойно похвалы.

Людям не легко понравиться друг другу, они мало склонны хвалить друг друга: поступки, поведение, мысли, выражение других — им ничего не нравится, их ничто не удовлетворяет; на место того, о чем им рассказывают или о чем читают они, они представляют то, что сами сделали бы в подобных обстоятельствах, что сами думали бы или написали бы; у них так много собственных мыслей, что для чужих не хватает места.

«Нужно поступать, как другие» — правило подозрительное, оно почти всегда означает, что нужно поступать дурно, лишь только его распространяют за пределы чисто внешнего, не имеющего важности и зависящего от обычая, моды или приличий.

Если бы люди были не столько медведями или пантерами, сколько людьми, если б они поступали по правде, сами себя судили бы и оказывали справедливость по отношению к другим, то чт'o сталось бы тогда с законами, с их текстом и с чудовищным накоплением толкований к нему? Что сталось бы с тяжбами о праве собственности, о правах на владение, со всею так называемою юриспруденцией? Куда девались бы те, которые всем своим блеском и гордостью обязаны полученной ими власти поддерживать силу этих самых законов?

Если бы люди были прямодушны, искренны и освободились от предубеждений, куда девались бы тогда школьные диспуты, схоластика и словопрения? Если бы они были воздержны, целомудренны и умеренны, на что нужен был бы этот таинственный жаргон медицины, служащий золотым рудником для тех, которым вздумается говорить на нем? Что было бы с вами, законоведы, ученые, лекаря, если бы все мы могли бы дать себе слово быть благоразумными!

Без скольких великих людей в различных мирных занятиях и военных делах можно было бы обойтись! До какого совершенства и утонченности доведены теперь иные искусства и науки, которые вовсе не должны бы быть необходимыми, но которые существуют в мире, как средство против тех бедствий, единственный источник, которых — наша склонность ко злу!