— Самым обыкновенным образом, — отозвался отец, подхватывая ее под локоть. — Спокойной ночи, малышка.

Как только они вышли, Скотт обернулся, взял меня за руку и крикнул Ливи:

— Милая девушка, сыграйте нам танго!

В нашем переполненном женщинами доме папа уединялся в библиотеке — маленькой комнате, заставленной ломящимися от книг стеллажами из темного клена. Он унаследовал множество книг от своего отца, а потом щедро пополнил коллекцию. Читал серьезные романы, биографии, книги о философии и истории — все это, по его словам, помогало ему лучше понять участь людей, а это понимание в свою очередь помогало ему лучше судить.

«Такой умный человек, как мой отец, который впридачу так любит книги, должен обязательно оценить планы Скотта», — решила я и за ужином через несколько дней после праздника заговорила о романе Скотта.

— Он назвал его «Романтический эгоист». У него пока нет издателя, но одно хорошее издательство — «Скрибнерс» — рассматривает рукопись в эту самую минуту.

— Писательство — хорошее занятие для досуга. Признак живости ума. Но на жизнь этим не заработаешь. На какую службу он планирует поступить?

— Писать книгу — это работа, — неуверенно возразила я. Все профессиональные писатели, о которых я слышала, были очень известными и уже умерли. — Чарлз Диккенс зарабатывал этим на жизнь. Генри Джеймс тоже.

Папа в ответ поморщился.

Тутси сочувственно улыбнулась.

— Лейтенант Фицджеральд — очень активный молодой человек.

— Активностью, — фыркнул отец, — семью не накормишь, особенно если большая часть его так называемого дохода уходит на выпивку. Фицджеральд — это, знаете ли, ирландская фамилия. Надо думать, он католик. Я человек справедливый, но этот народ заработал дурную славу не на пустом месте. Малышка, тебе не стоит в это ввязываться.

Я закипела:

— Ни во что я не ввязываюсь. Он хороший человек, талантливый. И так уж случилось, что он мне нравится. И я считаю, это большое дело — что его роман собираются напечатать.

— Это не более чем домыслы, — возразил папа, глядя на меня поверх очков. — Предположим, они и впрямь решат опубликовать такого непроверенного писателя. Маловероятно, но, признаю, возможно. Тогда он будет достаточно богат, чтобы купить себе новое пальто или что-нибудь в этом духе. Чудесно.

В столовую вошла Кэти и начала убирать салатные тарелки.

— А ты не думаешь, что его стремление проявить себя заслуживает уважения? — спросила я.

Папа посмотрел на меня как на глупышку.

— Мужчина заслуживает уважения за то, что доводит до конца какое-нибудь значительное дело. Дело, которое послужит его жизни, семье, а когда-нибудь и всему человечеству.

— Книгам это под силу! Знаю, ты так думаешь, иначе зачем столько книг? — Я показала на библиотеку.

— Скотт Фицджеральд — не Диккенс, малышка. И не Джеймс, который, кстати, унаследовал семейное состояние, как и Эдит Уортон, и вся их братия. Он не ученый, не философ, не делец и даже не политик. Кто он? Всего-навсего ирландский щенок, который слишком любит спиртное, не окончил колледж и вот-вот отправится на войну, по окончании которой у него не будет никаких перспектив. Если, конечно, он вообще вернется целым и невредимым. — Папа махнул в мою сторону вилкой. — Прекрати витать в облаках и найди твердую почву под ногами, иначе рано или поздно окажешься в хижине с каким-нибудь черномазым, будешь стирать свою одежду в реке и каждый день есть бобы на ужин.

— Господи, судья, что за жуткая картина! — воскликнула мама. Она похлопала меня по руке. — Кэти, можно подавать ростбиф.

— Да-м.

Меня так и тянуло возразить, но не осталось аргументов. Насколько я видела и знала, мнение отца было непоколебимо.

— Ты же не хочешь, — продолжил он, — чтобы тебе хоть раз пришлось самой зарабатывать на жизнь.

Он прав, мне совсем этого не хотелось. Ни одна уважаемая замужняя женщина не стала бы работать, будь у нее выбор, — только не в Алабаме. Так уж нас воспитали: наши умы должна занимать только одна цель — выйти замуж за лучшего парня, какого мы только сможем найти. И сколько бы правил мне ни хотелось нарушать, об этом я даже не задумывалась. А потому все, что мне оставалось, это сделать так, чтобы прав оказался Скотт, а не папа.

— Я не могу остаться на ужин, но я должен был тебя увидеть, — сказал Скотт.

Стоял октябрьский вечер, и я ждала Скотта на переднем крыльце. Скотту и самому в последнее время приходилось много ждать — пока решится судьба его романа, который уже был единожды отвергнут и вновь подан на рассмотрение; когда отбудет его полк — мы знали, что это должно случиться со дня на день; когда я объявлю его первым и лучшим среди своих кавалеров и возможным женихом — к чему я пока не была готова. Он не собирался возвращаться на Юг после войны, а я, как бы Скотт ни был мне дорог, не могла просто так оставить дом. Кем я буду, если уеду из Монтгомери?

И все же он продолжал приезжать в наш городок на дребезжащем автобусе всякий раз, когда удавалось вырваться из лагеря Шеридан. Мы отправлялись на долгие прогулки, на танцы. Он водил меня ужинать, а порой мы сидели на ступеньках крыльца у кого-нибудь из наших друзей, прихлебывали джин из фляги, рассказывали истории и смеялись так, как смеются лишь те, кто еще не познал настоящих потерь и лишений. Немало времени мы проводили, упражняясь в поцелуях. Я сразу предупредила, что это ни к чему не обязывает.