Я отложила книгу.

— Кто тебя ненавидит? Уж конечно, не малышка Лоис?

— Нет, нет, эта их драгоценная звезда! — Он оскалил зубы. — Она заставила Фэрбенкса завернуть мой сценарий.

— Нечего было ее злить.

У него не осталось сил ругаться еще и со мной. Он только нахмурился.

— Собирай вещи, завтра мы уезжаем.

— Хорошо. — Я ушла в спальню и заперла за собой дверь.

Проснувшись утром, я обнаружила, что он сложил всю мебель в пирамиду в центре гостиной. На вершине, прикрепленный к ножке перевернутого стула, красовался счет «Амбассадора» за все удобства, которыми мы пользовались эти два месяца. На нем Скотт написал большими красными буквами «К оплате студией Юнайтед Артистс».

На нем все еще был вчерашний костюм. Увидев меня, он спокойно сказал:

— Ну ладно. Одевайся и поехали.

Представьте нас в громадном доме с колоннами — это Эллерсли, практически наша собственная плантация в деревушке Эджмур, штат Делавэр. Три этажа огромных квадратных комнат с высоким потолком, которые мне никак не удается полностью обставить мебелью. За аренду этого двадцатисемикомнатного поместья в классическом античном стиле, стоящего на холме с видом на реку Дэлавер, мы платим всего сто пятьдесят долларов в месяц. Правда, зимой еще почти столько же уйдет на отопление.

За поистине королевским газоном течет широкой коричневой лентой безмолвная река. Ей нет дела до маленькой компании, собравшейся на берегу сегодня, 21 мая. На дворе 1927 год, но все могло происходить на сотню лет раньше, или на тысячу, или на три — река не знает и не хочет знать об этом. Не тревожат ее и драмы, разыгрывающиеся между участниками пикника, или та, что разворачивается в небе к северо-востоку оттуда, где Чарлз Линдберг пытается пересечь Атлантику и добраться до Парижа за один полет на одном двигателе.

Если у реки есть душа, то она полна безмятежности. Если река и может чему научить, то терпению. Будет засуха, скажет она, и будет полноводье, встанет лед и растает лед, вода будет струиться и стремиться в солончаковую дельту реки, чтобы влиться в океан между скалой Льюис и мысом Мэй, отныне и присно, и вовеки веков, аминь.

Но кто прислушивается к реке? Вот мы сидим на берегу, разложив покрывала на клеверной лужайке. Вот родители Скотта, Молли и Эдвард, дивятся последнему приобретению сына, вот Карл и Фаня ван Вехтен, а вот мой земляк-южанин, критик и романист Джеймс Бойд, вот Лоис Моран с матерью — это почетные гости, потому что мы уже целых два месяца не были в Голливуде, и Скотту нужна доза — доза девчушки, чьи «совершенно платонические чувства» к нему сделались важнее всего на свете. Знает ли об этом кто-то, кроме них двоих и меня? Река ответила бы: «Какая разница?» — но я слишком занята, чтобы обращать внимания на ее советы.

Плед, как и подобает для пикника, в красно-белую клетку. Ведерко со льдом пополняют время от времени две темнокожие женщины, за которыми Эдвард наблюдает со смешанным любопытством и подозрительностью. Его мир всегда был белым. Мы уже закончили с сэндвичами и еще не приступили к ужину, так что все наше внимание занимают джин с мартини и крокет.

На Лоис простое льняное платье в полоску. Всем своим видом она воплощает совершенную невинность, будто дощатый пол в ее спальне не начинает скрипеть через минуту после того, как я просыпаюсь в пустой постели.

На Скотте поплиновый костюм от «Братьев Брукс», смотрящийся куда лучше, чем мужчина внутри, который всего несколько дней назад написал своему агенту, что роман, все еще длиной лишь в пару глав, будет закончен в июле. Это тот же мужчина, что с наступлением июля оторвет жену от занятий у балетного станка, который она установила против его воли, и скажет, дрожа от ужаса, что он на грани чего-то кошмарного — нервного срыва или гибели. До конца августа Скотт сделает это еще трижды и, чтобы избежать новых размолвок, перейдет на легкие сигареты и откажется от девушки в полосатом льняном платье.

Он попытается бросить пить и продержится два дня, а потом заявит, что мир слишком ярок и откровенен для того, чтобы нормально работать, и ему нужно что-то, что смягчит краски и позволит найти опору. Дурная привычка вернется, он произведет на свет серию рассказов для журналов и множество писем дружку Эрнесту, но не роман. Зимой попытается произнести речь в Принстоне, но выйдет на трибуну пьяным и онемевшим, в слезах унижения вернется домой, где гостит его свояченица Тутси, и поссорится с женой, потому что взломает замок на шкафчике с алкоголем и разобьет ей нос в процессе.

Мое платье на том пикнике такое же коричневое, как наша река. И как бы успешно я ни подражала ей внешне, мне не удалось вобрать в себя ее мудрость. И не удастся еще несколько лет. Сейчас я женщина, которая, пытаясь найти укрытие от жизни своего мужа, начала заниматься балетом три раза в неделю. Дома в ней нет нужды — муж распоряжается горничными, кухаркой и гувернанткой, которую ненавидит и она, и ее дочь. И вот женщина изучает книги по искусству и пишет картины между уроками танцев, потом, когда глаза устают от живописи, работает над очерками и рассказами, а если между этими занятиями и сном остаются свободные часы, проводит их в алкогольном дурмане, погружаясь в него все глубже и глубже, на грани потери сознания.