Шрифт:
Спустя сколько-то прибежал линейный. Клянётся, божится:
– В лесочке – вот такой кусок провода вырезали, как ножом. И – следы сбоку.
Немцы?!
Уже тут?
15
Так, по санным колеям, и дошагал Балуев с двумя своими связными до темноватой группки людей на открытом снежном месте.
Назвал себя, и по должности.
Майор Боев – чуть пониже ростом, в коротком белом полушубчике.
Поручкались. Уж, кажется, у Балуева – крепкое пожатие, но у Боева – цепная хватка.
И с фронтовой простотой:
– Где ж твой полк?
Его полк! Он сам его ещё толком не видел. В ответ:
– Да кто ж ваши пушки так выставил?
Боев клокотнул усмешкой:
– Попробуй не выстави. Приказ.
Рассказал обстановку, что знал.
Хоть и луна – ещё фонариком по карте поводили.
– Петерсдорф? Да, мне в него и ткнули, для штаба. Тут бы – и вам близко нитку тянуть. А я б – на НП сюда пришёл.
Хотя – что за НП? на ровном месте, без перекрытия.
– Но пока у меня часа два запасу – я должен сам поразведать: где ж немец? Где передовую ставить?
Вот это бы – если б знать!
Боева отозвали к рации. Он там присел на корточки.
А Балуев водил светлым пятном по карте. Если всё это озеро – у нас, так что и ставиться тут? Надо вперёд.
Боев вернулся и басом тихим, от солдат, передал Балуеву новость.
– И вполне может быть, – без колебания сразу признал Балуев и такую обстановку. – Именно в первые сутки он и пойдёт, пока у нас не может быть обороны. Именно с отчаяния и попрёт.
И тогда – хоть по здешнему рубежу передний край поставить.
И когда ж успеть сюда хоть роту подтянуть?
Но Боеву, с тяжёлыми пушками, – несравнимо?
А – никакого волнения.
Балуев искренно:
– Год я на фронте не был – удивляюсь, какие ж мы на четвёртом году войны. Как раньше – нас не пуганёшь.
Да и сам Балуев в Пруссии всего четвёртый день – а уже опять в полном фронтовом ощущении.
– Всё ж я пойду вперёд, поправей озера. Что узнаю – сообщу тебе. И – где выберу штаб, тогда и нитку твою туда.
Сошлись в голом поле на четверть часа. Сейчас расстаться – до пока провод, до первой связи. А то – и никогда не увидеться, это всегда так.
– А величать тебя – как?
– Павел Афанасьич.
– А меня – Владимир Кондратьич.
И – сдвинулись тёплыми ладонями.
Зашагал Балуев со связными.
Луну – заволакивало.
16
Даже во Второй Ударной, весной 42-го, остался Володя Балуев жив, и из окружения вышел. А вот на сожевском плацдарме весь ноябрь 43-го сгнивали – так ранило за два часа до отхода немцев, когда они уже утягивались. Но ранило – возвратимо, два месяца госпиталя в Самаре. И тогда – на год в Академию.
В Академии теперь необстрелянных, необмолоченных мало, все уже знают, чт'o на войне почём. А всё-таки год учёбы – другой мир: война, возвышенная до ясности, красоты, разума. А и трудно запретить себе поворот мысли: за год-то, может, война и кончится? может, хватит с меня?
Не кончилась. Но как уже близко! Через северную Польшу, через Пруссию догонял, догонял попутными машинами, от КПП набиты случайными военными. И поспевал, уже радуясь, войти опять в привычное фронтовое. И в такой величественный момент – отхвата Восточной Пруссии! (И в такую глухую растяжку фронта…)
Шли в уброд по рыхлому снегу, по целине. Разведчики сзади молча.
Вёл по компасу.
Если вот-вот начнётся – то уже и Петерсдорф не годится, высунутый. Как успеть хоть не роту, хоть взвод рассыпать охранением пушек под Адлигом?
А дотащится ли сюда хоть одна рота? Может, так с устатка свалились, что и не встанут?
Только б эту одну ночь передержаться – уже завтра будет легче.
А вот что: по левую руку, к северо-востоку, километрах в четырёх-пяти, безшумно возникло, не заметил минуты, небольшое зарево, пожар. И – горело.
А стрельбы никакой не слышно.
Постоял, посмотрел в бинокль. Да, пожар. Ровный. Дом?
Пожара на войне по-пустому не бывает. Оно – само загорается почему-то при действиях.
Или это – уже у немцев? Или кто-то из наших туда заскочил, сплошал?
Пошагали дальше, на восток.
И ещё вот: сон. Мама.
Володина мать умерла молодой, такой молодой! И Володе, вот, 28 – а уж много лет снится ему, ненаглядная. Несчастная была – а снится всегда весёлой. Но никогда не близко: вот только что была здесь – вышла; вот сейчас придёт; спит в соседней комнате; да вот проходит мимо, кивает, улыбается. И – никогда ближе.