… или позволил бы сделать тенью.

… и Совет не посмел бы возражать против тебя.

… или, куда вероятнее, ты не стал бы затевать с Советом войну, поступил бы так же, как твой отец. Разве что ребенка позволил бы родить. И кем была бы Настя? Незаконнорожденной? С клеймом дубового листочка рядом с именем.

Черешня, вино, темное, как ночь, и безумные предположения.

… кстати, скорее всего я бы приняла роль любовницы. Куда мне деваться-то в чужом мире?

Возможно, я попыталась бы отказаться от высокой чести… или нет? Замуж ведь вышла за человека, которого в глаза не видела, так почему было не согласиться на роль вечной любовницы? Какая мне тогда была разница, руку на сердце положа?

Никакой.

Кайя не нравится то, что я говорю, настолько не нравится, что он садится. Разглядывает меня исподлобья, хмурится. Терпи, дорогой, если фантазировать на тему упущенных возможностей, то по всем фронтам.

… как знать, вдруг бы мне понравилось? А что, обязанностей никаких, одни права, конечно, если не забывать свое место. Но мне, думаю, напоминали бы регулярно.

… я бы…

… не вмешивался. Тебя бы вообще не было, такого, как ты есть. И меня, наверное. Насти. Йена. Урфина. Тиссы. Их девочки. Сержанта. Даже Магнуса, потому что новый ты вряд ли стал бы с ним возиться. Запер бы раньше, исходя из логики и разума.

Протягиваю черешню, чтобы закусить мысль. Кайя жует. Вместе с косточкой.

… у другого тебя были бы другие проблемы и другие ошибки. Это твой идеальный отец, а не ты уничтожил свою семью. Уродовал тебя. Посадил на поводок. А в довершение он, а не ты создал Кормака.

… сердишься?

И злость запиваю вином. Кайя отбирает бокал, ставит поближе к камину — огонь тотчас протягивает к стеклу рыжую лапу.

… сержусь. Я не хочу другого тебя. Меня нынешний вполне устраивает.

… а прежний?

… и прежний устраивал. И будущий, полагаю, тоже устроит.

Как ему объяснить, если я сама плохо понимаю, в чем тут дело.

… ты меняешься, но это все равно ты. Раньше. Сейчас. Потом. И даже та твоя часть, про которую ты говоришь, что она — животное, нужна. Без нее ты станешь слишком не собой.

Вот и черешня закончилась.

Огонь тоже прилег, но я вдруг отчетливо понимаю, чего именно хочу. Здесь и сейчас.

Я забираюсь на руки к Кайя, а он обнимает меня. И до рассвета осталось не так уж долго, но все еще есть время просто на то, чтобы побыть вместе.

… когда мы уезжаем?

Уже скоро. Давно должны были, но Кайя тянет время, потому что не уверен, что я выдержу дорогу.

… послезавтра.

Ему не нравится, ему нужны еще несколько дней, а лучше — недель, но мир снова не желает подстраиваться под обстоятельства.

Что с ним, этим миром, поделаешь?

… спи, сердце мое.

Я не хочу засыпать и отчаянно борюсь с истомой. Все-таки вино было крепким… а Кайя — родным, горячим и умиротворяюще правильным… его сердце стучит метрономом.

Лучшая колыбельная.

…кому не спится по утрам…

…совсем по утрам, когда нашей все-таки светлости хочется одного — спрятаться под одеялом. И да, я знаю, что Йен давным-давно проснулся и сейчас занят ревизией стеклянных шариков. Кайя, скорее всего, вообще не спал и все равно умудряется выглядеть до отвращения бодрым.

И булочек принес. С корицей. Молочка. Меда… садист рыжий.

Устроились с Йеном на ковре у самой кровати, разложили цветастый платок, тарелки расставили…

— Будешь? — вкрадчиво поинтересовался Кайя, просовывая под одеяло кусок булки.

Не кусок — кусочек. Крошечку даже с одной изюминкой и коричной посыпкой.

— Буду.

— Тогда присоединяйся. Еще земляника есть. Свежая. И сметана к ней. Или ты без сметаны предпочитаешь? С сахаром?

Землянику под одеялом нахожу по запаху, как и булку. Хочется соврать, что ягода зеленая и кислая, но ведь сладкая же… и землянику обожаю.

… я бы не стал тебя будить, но скоро гости…

… ненавижу утренних гостей.

Но укрытие придется оставить. Долг и все такое… только для начала — завтрак. Голодный человек категорически не способен проявлять дружелюбие по отношению к ближнему своему.

Йен развлекается тем, что засовывает пальцы в горшочек с медом и вытаскивает, изгибается и языком ловит длинную нить, что тянется от пальцев к горшку.

Мед уже на рукавах, щеках, волосах, даже босых пятках подозрительно черного цвета. А на мизинце божья коровка сидит.