Перебирая стеклянные шарики, которым отыскалось место в шкатулке, я уговаривала себя не волноваться. Получалось не очень.

Кайя отправился к Магнусу, и это связано с тем письмом, которое пришло из города. О чем они разговаривали? Ни о чем хорошем, если этот разговор настолько вывел Кайя из равновесия. Я знаю, что он вернется и все расскажет, но сам, когда справится с тем, что узнал, и поймет, что безопасен.

Время шло. И свечи оплывали. Прозрачные капли расплавленного воска собирались на блюдцах подставок, переполняли их, стекая по узорчатым стеблям подсвечников. И воск застывал беловатой пленкой, оставляя от узоров лишь тени.

Тенями же наполнялась комната.

А Йен опять избавился от одеяла. Идейная борьба. И шарик, выкатившийся из-под подушки, темно-синий с желтыми пятнами, — потерянное сокровище, которого утром Йен непременно хватится. Я отправляю шарик к другим.

— Иза? — Урфин открывает глаза.

— Я. Вот, поймала, — демонстрирую добычу и еще одного беглеца поднимаю с ковра. Чувствую, завтрашний день будет посвящен поиску шариков.

— Ложись спать.

Лягу. Только дождусь Кайя, который где-то совсем рядом.

— Лучше расскажи мне… обо всем. Не о том, что здесь, сама вижу, что ничего хорошего, но… ты ведь пишешь письма?

— Каждый день.

— И как там?

…дома, куда ему хочется вернуться. И я знаю, что скоро Кайя отпустит его. До первого дня осени. Это почти два месяца, ничтожно мало и безумно много.

— Тисса говорит, что Шанталь на меня похожа. — Он нахмурился и потер переносицу. — Характером. Она же маленькая совсем, откуда там видно характер? Что упрямая. И ест много. Но это же нормально, что ребенок ест много. Нечего из нее заморыша делать… я ей так и написал. А Долэг подросла и стала совсем несносной. Моя девочка с ней не справляется. Чувствую, приеду — выпорю. — Вздохнул, понимая, что никого не выпорет. — Она тоже мне написала. Жалуется. Тисса заставляет ее учиться. Ну там шитье. Варенья какие-то, я так и не понял, какие именно и чем они плохи. Я вот варенье люблю, особенно если малиновое. Еще там всякая женская ерунда: чем серебро чистить, чем — кожу. Или вот дерево. Как гостей принимать… а ей скучно. Ей бы за охотниками увязаться. Соколов она учить будет. Понимает их, видишь ли. А тут Тисса мешается. Представляешь, она Тиссу дурой обозвала. Точно выпорю.

Что ж, и в этом мире подростки подростками остаются. Наверное, хорошо, что у Долэг есть свобода и сама возможность капризничать.

— Я свою девочку никому не позволю обижать. Даже сестре. Еще вбила себе в голову, что непременно выйдет замуж за Гавина.

— Он рад?

— Кто ж его разберет. Он хороший парень. Толковый, только… я должен буду взять его с собой. Война меняет.

Оставить Гавина в Ласточкином гнезде не выйдет, это я понимаю. Он взрослый по местным меркам. И место его — рядом с Урфином.

— Деграс до сих пор злится, что я не потащил мальца в город. Но это еще не позор, а вот если и сейчас откажусь, то… он вовек не отмоется.

— Ему не обязательно ввязываться в бой.

— Не обязательно, — согласился Урфин, подбирая еще один шарик. Сколько он их принес-то?

И мы оба знали: Гавин ввяжется, доказывая, что не трус.

— Он вытянулся. Уже выше тебя будет. Забавный такой. Тощий. Костлявый. И вечно хмурый… я постараюсь его уберечь. И от Долэг тоже, заездит мне парня.

Урфин рассказывал что-то еще, о Ласточкином гнезде, которое слишком большое, чтобы Тисса управлялась с ним сама, особенно теперь. Она же, упрямый бестолковый ребенок, слушать не желает о помощниках. Вернее, желает, но где найти таких помощников, которые бы действительно помогали…

…о дочери, которую ни разу не видел, но все же не сомневается, что узнает ее из тысяч других младенцев, потому что она не может не быть особенной.

…о Гавине с его урожденным упрямством, не позволяющим отступать, когда что-то не получается. Хотя получается у него почти все, но он по-прежнему не уверен в собственных силах. И сторонится собак, даже мелких. Прошлое так просто не отступит.

А еще боится, что кому-то покажется, что Гавин — трус.

И это тоже плохо, потому что легко манипулировать, Урфин пытается объяснить, но не находит нужных слов. Конечно, Гавин сам со временем поймет, но до этого момента будет уязвим. Мы оба старались не смотреть на часы, и я уже почти решилась позвать Кайя, когда он все-таки вернулся.

— Магнус будет рад, если ты завтра его навестишь, — сказал Кайя, разглядывая собственные сапоги. Хорошие, только грязные, в разводах, рыжей глине, комья которой останутся на ковре.

Но мне показалось, или Урфин при этих словах выдохнул с явным облегчением?

— В таком случае обязательно. — Он поднял очередной шарик и протянул мне. — Спокойной ночи.

И мы остались вдвоем, Йен, который сполз-таки с подушки, не в счет.

… ты не расскажешь, что случилось?

… не сейчас. Пожалуйста.

… спать?

… да.

Он действительно засыпает почти мгновенно, вот только сон длится недолго. Кайя вырывается из черноты, закусив губу, чтобы не кричать, в поту, со сбившимся дыханием.