— Хорони теперь, — молвил верующий Аким.

— Дак с книгами что делать-то? Смекай, робя, — обратился к ватаге вожак. — Нести или как?

— Дак, — подал голос здоровяк Оршан, — давай снесем матушке игуменье в Выксу. Авось простит. Зима на носу, отсидеться в тепле надобно. Дорогое, статься, подношенье.

Он также был верующим в Христа, крест нательный носил и ощупывал его сейчас.

— А монахов схороним, — встрял крещеный Аким. — И Бог простит, и матушка-игуменья сховает.

— Спробуем, — сплюнул Сивый. — Где наша не пропадала. А вот сердцем чую, гнилые это люди, вражьи умыслы…»

«Занятно, — отвел глаза в потолок Судских. — На самом ли деле знает Момот, что книги унесены в Выксу разбойниками? Уж больно охватывающ авторский стиль».

Он полистал книжку в конец, ненадолго вчитываясь в текст. Выкса поминалась часто. Сибирь, а концовка книги была неожиданной:

«Ничего не ответил генерал. Его и не спрашивали о книгах. Тогда их судьбой в России не интересовались».

«Но все же?» — не согласился Судских и набрал номер мобильного телефона Смольникова.

— Леони-ид? — позвал он. — Ты где?

— Подхожу к дому Момота, — грустно ответил Смольников.

— Умничка, Леонид, — похвалил Судских. — В правильном направлении двигаешься. Давай…

Георгий Момотжил в этой жизни в однокомнатной квартирке на первом этаже панельной многоэтажки. Говоря языком обывателей, дальше некуда. В рабочей слободе у «Фрезера». Весело? Без того тесная комнатка перегорожена. В одной скорлупке что-то похожее на кабинет, забитый книгами до потолка, в другой — лежак. И ничего больше. Не белено, не стирано, не крашено. Деньгами не пахнет. Вопиющая бедность из каждого угла, сам хозяин строчит на пишущей машинке. Глаза горят, непокоренный гордец заново собирается к трону властителя мира, властителя умов. Печатает не деньги — очередной роман для заплаток на дыры бюджета. Сесть некуда, лечь — оборони Господь.

— А вот я вам уголок разгребу, — подсуетился Момот, очистив стул от книг и рукописей для Смольникова. Он даже не полюбопытствовал, кто пришел и зачем. В бедной хибаре любому пришельцу рады. Красть нечего, а дать на пропитание могут.

«А несметно богат!» — оглядывал книжные полки Смольников. Понимающий толк в книгах, он млел перед таким богатством. Ему мог позавидовать и книгочей, и библиофил, и искатель раритетов: история, мистика, религия, метафизика, российские древности, уникальные словари прошлых лет, когда главы не переписывались, имена не изымались.

— Видите, как живет русский писатель? — спросил Момот с явным наскоком, после чего начиналось клеймение властей предержащих.

— Вижу, — улыбнулся Смольников. — А вашим последним романом я восхищен. Нисколько не льщу.

— Копейки заплатили, — сетовал Момот. — А издательство сейчас лопатой деньги гребет. Триста тысяч тиража разошлось! Я им договор подмахнул не глядя и отдал копирайт, — пояснил Момот. — Но этот роман задарма не отдам, — пригрозил он. — Я сейчас такое творю, чертям тошно покажется! «Пылающие скрижали» — продолжение «Таинственных монахов». Про то, как наши прапредки создали антимасонскую организацию, а в наше время, найдя древние книги, воссоздали ее.

«Вона куда занесло! — отметил Смольников. — Интересно, опубликуют такой роман? Не слышал я, чтобы о масонстве во весь голос говорили».

— Георгий Георгиевич, — спросил он. — А откуда у вас такие потрясающие сведения о библиотеке Ивана Грозного?

— Вычислил, — самодовольно ответил Момот. — Я, знаете ли, владею тайнами многих культов, астролог и колдун, самостоятельно выучил древнейший еврейский язык и влез иудеям в самое подреберье, а эти ребята наворовали секретов со всего мира и оформили в свод правил Каббалы и вообще оккультизма. Немного заработаю на беллетристике, разживусь компьютером, тогда посмотрим, кто у нас собака.

Он умело развивал тему, говорил грамотно, козырял именами и фактами истории, не торопился. Смольников слушал внимательно и с большим интересом: Момот, без сомнений, владеет предметом и проделал большую работу. Только на первом месте у него желание продать свой труд, и подороже. Оно и понятно: владея уникальной темой, в такой нищете. долго не протянешь, а заказчика нет. Противники подобного сорта исследований подняться Момоту не дадут.

Из длинной двадцатиминутной тирады Смольников уяснил главное для себя: Момот добросовестно проследил путь книг Ивана Грозного по известным ему документам до Выксы, а дальше шла одна фантазия, приукрашенная умением мастера оформлять голые факты в мишуру слова. Осталось красиво ретироваться, так же просто, как он сюда попал.

— Трудновато вам, — умудрился наконец Смольников сбить Момота на другую тему. — Холостякуете?

— Не совсем так, — сразу же перестроился Момот. Видать, не часто удавалось ему найти собеседника, и он выговаривался от души. И эту тему он оформил, интереснейший увлекательный рассказ. — Расплачиваюсь за глупость. Жил я безбедно при ЮНЕСКО, получал зарплату, катался в Швейцарию и прирабатывал на публикациях научно-популярного, чтива. Холостяк, с денежкой, отбоя не было от прекрасного пола. И попался на удочку одной щебетухе. Все уши прожужжала о любви, письма по два-три в день получал, как она меня любит. И стишки мне посвящала! И, надо сказать, одно было весьма удачным. Вот на него я и купился. Байстрюков по белу свету настрогал, пора, думаю, своего завести. А она свистит: только о том и думает, чтобы родить мне хорошенькую дочку. У самой семнадцатилетний балбес. Учиться не хочет, работать не желает, но жить красиво стремится. За какие шиши, паря? — спрашиваю его. Случай нужен — говорит он. Нашел такой… Грабанули они с приятелем ларек и попались. К тому времени я, правда, уже на Нинуське, мамке его, женился. И выяснилось, что возлюбленная моя элементарная поблядушка, вышла в тираж и, чтобы кормить своего обормота, решила меня охомутать. А тут перестройка, цены скачут, работы нет. И красавец ее вернулся из мест заключения, еще и девку в дом приволок. Мне моя подруга никого не родила, а сынок чадо себе сотворил сразу. Уговорили меня мою квартиру продать и купить балбесу с потомством однокомнатную, пусть сам оперяется. Как уж они совместно промотали денежки на квартиру, не знаю, только вернулся он назад, и в конце концов плюнул я на это дело, устроился дворником и живу вот, — обвел он рукой свою комнатенку. — Зато счастлив. Небогат, но свободен. Еще воспряну…