— Я тебя не понимаю. Не знаю, чего тебе надо. Дедушка Пармен говорил, что…

— Заладил! — обрывала она. — Положить бы твоего деда рядом с тобой, чтобы подсказывал, что бабе надо.

И все же она не решалась сказать напрямую, грубым определяющим словом убить в Кронидс то, что особенно прельщало ее в нем. Старая, как бабушкин капор, наивность, утраченная ныне совсем. Вечно юная и недосягаемая. Старое — это надежно забытое новое…

Попытки продолжались. Всю ночь она теребила Кронида, вскакивала взвинченная и уходила в туманную морось с мешками под глазами, злющая и решительная.

Третьей встречи Кронид дожидался по-особенному. Всю неделю он прожил в неизъяснимой тоске, даже любимые книги читал рассеянно. О своей находке в завале он ничего не сказал, к ее приходу уносил в тайник очередной фолиант, зато терпеливо объяснял ей ведические заповеди, дающие человеку раскрепощение и естество, тогда как другие религии накладывали запреты, сковывая волю человека, откуда появились ложь, стыд, лицемерие.

— Чепуха, — не верила она. — Обычный виртуальный расклад. Просто ты умеешь созерцать предметы, раздвигаешь границы их сущности. Когда я заберу тебя в город, покажу, что можно сделать с твоим воображением с помощью сенсорной установки. Будет тебе и Бог, и сам ты во всех измерениях и пространствах. Все религии придуманы для дурачков. Когда человеку не хватает знаний, он цепляется за таинства, в которых, кстати, ничего не смыслит и проповедует другим, как попка-попугай. Ты и сам это знаешь. Надо победить пространственный барьер, только и всего. Давай лучше о другом…

Другое упрямо сближалось с этим самым барьером, который Кронид никак не мог переступить. Он рад бы выполнить ее желание, она исподволь вплотную взялась за него, но Вика оставалась разочарованной со своими трудолюбивыми ручками и упрямым желанием.

— А я, кажется, влюбилась в тебя, — сказала она задумчиво. Они прощались до следующего раза. — Поцелуй меня…

С этого поцелуя у него стали подрагивать мышцы живота, нарушился их привычный разумный ритм. Был май — месяц, когда природа оживала, и хотя дождь лил с утра до вечера, жизнь брала свое: разрасталась листва, мокрые птицы дрались за сухие дупла, Кронид с нетерпением дожидался Вику.

— Привет, — простецки бросила она, появившись в дверях землянки. Смотрела непривычно, и, застигнутый врасплох, Кронид испытал тревогу. Он ждал ее только завтра.

— Почему ты так смотришь? — забыл он поздороваться.

— Потому что, милый мой, живешь ты в скверном месте. В очень поганом, — подчеркнула она. — Собирайся, пошли в город.

— Я не готов, — стал заикаться Кронид от волнения.

— Готовься, — как приговор. — Я говорила со Святославом Павловичем, он знает о тебе, и он рассказал об этом месте еще те штучки. Собирайся, — напомнила она и села у стола, не раздеваясь, лишь нервно стянула перчатки.

— Но мне хорошо здесь, вольно. И место хорошее, зеленое. Почему надо уходить?

— Потому что ты придурок. Все на свете знаешь, а элементарной гадости не различил, — диктовала Вика. — А знаешь ли ты, что здесь было раньше?

— Я догадался, — уверил он спокойно. — Лагерь заключенных. Потом его закрыли, когда Сталин умер. Не стало ведь лагеря?

— Не стало! — передразнила она. — Ты где рыбу ловишь? В озере? В круглом таком, да?

— Там, — не понимал раздражения Вики Кронид.

— Да оно Кровавым называется!

— Нехорошее название, — пробормотал Кронид. — Но рыба…

— Кретин! Законченный кретин!

— Обожди. Зачем ты ругаешься? Я ничего плохого не сделан, и ты раньше ничего не знала об озере, не возмущалась…

— Другие сделали! — вскочила она и снова села в волнении, собираясь с мыслями. — Это был самый ужасный лагерь в округе, наверное, во всем ГУЛАГе такого не было. Когда Сталин умер, сюда согнали более тридцати тысяч человек, потому что озеро это не замерзало в самый лютый холод. Их расстреливали этапами и трупы сбрасывали в озеро. А рыба твоя до сих пор питается мертвечиной, как из холодильника. Понял?

— Боже! — ужаснулся Кронид, схватившись за виски, а она добивала его жутким рассказом:

— А земля в лагере пропитана людской кровью, отчего трава вокруг такая зеленая. И сам ты импотент потому, что жрешь эту гадкую рыбу!

Бедный Кронид беззвучно рыдал, упав лицом на свое ложе. Она подошла к нему, стала оглаживать его голову.

— Успокойся, Кронид. Слезами горю не поможешь, но все поправимо. Будешь жить в городе, учиться пойдешь…

Он не отвечал, но по прекратившимся рыданиям Вика поняла, что он слушает ее.

— Ты согласен со мной? — спросила она, заглядывая сбоку в лицо Крониду, которое он усиленно прятал руками. — Ответь мне: ты согласен вернуться к людям?

Кронид приподнял голову и промолвил:

— Сейчас я не имею права уходить из этих мест.

— А кто тебе может запретить?

— Никто. Но есть долг перед умершими. Я обязан молиться по безвинно убиенным, и здесь упокоен мой друг Оками. В его смерти я виновен, — ответил Кронид.

— Сколько времени займет твоя панихида? — подумав, спросила Вика. Она твердо решила для себя забрать Кронида.