— Ника, — сказала я, — я еще недостаточно сильна для того, чтобы выдержать ту бурю, которой ты встретишь мое решение. Но я ко всему готова, вплоть до смерти. Я решила с тобой расстаться.

— Почему? — спокойно, к моему великому удивлению, спросил он.

— На это много причин. Не думай, что я тебя в чем-либо упрекаю. Я виновна в такой же степени, что и ты. Если в самом начале нашей встречи ты поступил со мной как преступник, то впоследствии я хотя и не скрыла от тебя, но поступила нечестно, когда венчалась без капли любви в сердце. Хотела помочь тебе, исправить. Не смогла… решилась даже на то, чтобы иметь ребенка, думала, что это переменит тебя. И что же?.. ты пил по-прежнему, а я увидела, что не любила бы этого ребенка. Вообще, каждый мой шаг со дня встречи с тобой был новым заблуждением. Но об этом можно слишком долго говорить. Постараюсь быть краткой: корень зла, причина всех причин — твое пьянство. Все хорошее и плохое, что ты в жизни переживаешь, толкает тебя к вину… Ты неисправимый, горький пьяница, и твоей женой я больше быть не хочу.

— Как же ты думаешь жить? — вдруг живо перебил он меня.

— Буду искать работу.

— Когда женщина говорит о том, что будет искать работу, это всегда означает, что собирается искать мужчину, — сумрачно посмотрев на меня, сказал он.

— Да ведь мы будем жить рядом, — улыбнувшись ему, сказала я, — вся жизнь моя будет проходить у тебя на глазах. Разве я говорю о каком-то драматическом разрыве, разве ты враг мне или я тебе?.. Я постараюсь быть хорошим другом и верю, что и ты будешь для меня таким же. А теперь ложись, отдохни от своих шатаний, посмотри, на кого ты стал похож!.. Или иди выпей сначала чаю, он у нас на столе стоит, еще горячий.

С этими словами я вышла из комнаты, оставив Васильева сидящим на кровати. Он закрыл лицо руками и не двигался.

Едва я вошла в комнату, как мама проскользнула мимо меня к Васильеву. По выражению ее лица я видела, что она была в большом драматическом ударе. Я не ошиблась.

— Николай Алексеевич! — услышала я ее торжественно звучавший голос. — Вот и опять мы с вами чужие!.. Слава Богу! Должна сказать, да, именно слава Богу! Слава Всевышнему за все то, что он сделал!.. Он порадовал вас никогда еще не испытанным вами отцовством и тотчас отнял его у вас, и отнял совершенно справедливо. Подумайте, разве лучше было бы, если б вы, напившись, изуродовали своего ребенка? Или если бы он вырос и стал таким же пьяницей, как вы? Или в драке убил бы вас? Или вы оба, напившись, убили бы мою дочь? Нет!.. Бог знает, что делает! Он послал вам эту ангельскую душу, чтобы она прошелестела вам о разлуке с женой своими серебристыми крылышками, чтобы маленькая, крошечная могилка легла между вами и моей дочерью великой и навсегда непроходимой пропастью!..

— Вон! — вдруг заревел Васильев. — Вон! Я говорил, что мой сын от тещи погиб, так оно и есть! Язык твой проклятый, змеиный хоть кого уморит!

Мама как ошпаренная выскочила к нам и едва успела повернуть ключ в дверях.

Васильев уже изо всех сил рвал дверь, ручка ее плясала.

— Ника, Ника, успокойся! — прильнув к дверям, упрашивала я его, стыдя и уговаривая прийти в себя.

Наконец он послушался и, тихо ворча, ушел к себе, но тут началось нечто еще более страшное.

— Ханжа проклятая! — вопил он. — Кровать моей жены венчанной к себе уперла, а мне вместо нее в угол боженят наставила!.. — И вслед за самыми кощунственными ругательствами мы услышали, как загрохотал, падая на пол, киот, как посыпались из него разбитые стекла. Затем Васильев стал разбивать об пол одну за другой иконы, растаптывая их ногами и рыча при этом, словно дикий зверь.

Побелев как мел, мама повалилась на кровать, закрыв уши подушками. Я поняла, что теперь мамины отношения с Васильевым окончены.

В начале революции, когда мама лежала в очень тяжелой форме сыпняка, я, бегая по Москве и продавая вещи, натолкнулась в Серебряном переулке на следующую вывеску: «Елена Ивановна Утицына, портниха».

Я хотела из плотной шелковой занавеси сшить маме халатик и позвонила.

Елена Ивановна, симпатичная набожная вдова, открыла мне дверь. С тех самых пор и началась наша дружба. Начиная с летних платьев и кончая шубами — все шила Елена Ивановна. Позднее она вторично вышла замуж, стала Снетковой, родила двух мальчиков и двух девочек. Мама крестила ее детей и очень полюбила эту семью.

Елена Ивановна имела общинные знакомства, она когда-то шила на «старую Москву», а теперь на ее «остатки», в число которых попали и мы с мамой. Мы обе страдали излишней откровенностью, и поэтому Елена Ивановна была посвящена во все события нашей жизни.

Узнав о том, что я решила разойтись с мужем и ищу какого-нибудь заработка, Елена Ивановна тотчас обратилась со следующим предложением: одна ее заказчица, дама из «бывших», Наталия Николаевна Сатина, была замужем за молодым, талантливым инженером Евгением Николаевичем Михайловым. Последнему для работы необходимо было знание немецкого языка, а он имел довольно слабые познания. Работа же требовала сложных технических переводов.

Зная обширную клиентуру Елены Ивановны, жена Михайлова просила ее подыскать среди знакомых человека, который мог бы преподавать немецкий язык мужу.

Я с радостью схватилась за это предложение. Мы жили на Поварской, Михайловы — на Собачьей площадке.

После знакомства с Михайловыми, которое состоялось у Елены Ивановны, я приступила к первому уроку. На нем и на всех остальных уроках всегда присутствовала сама Наталия Николаевна, очень милая, воспитанная дама средних лет.

Евгений Николаевич хотя и был способным учеником, но владел только элементарными знаниями немецкого, а в практической, разговорной речи был слаб так же, как и в переводах.

Я мечтала найти еще уроки, но Евгений Николаевич совершенно меня абонировал. Он обязал меня давать ему ежедневные уроки и на дом дал большую, толстую книгу. Это был мой первый технический перевод с немецкого: «Установка радиоприемников на аэропланах различных систем».

Таким образом, дома я тоже была занята переводом.

Семейная жизнь с Васильевым окончилась. Он перестал нас содержать.

Правда, каждое утро, уезжая на аэродром, он стучался в нашу дверь и спрашивал, есть ли у нас деньги на обед, всячески стараясь всучить какую-нибудь сумму денег.