Кажется, едва ли не в первый раз в моем присутствии Ольга Круглова улыбнулась как здоровый человек. Я не мог не заметить, что одновременно из-за серых весенних туч выглянуло солнце.

– Нужно было видеть, как она бесилась, – сказала Ольга. – То, что должно было принадлежать ей по какому-то одному ей ведомому плану, вдруг достается подруге, невыразительной серой мышке.

– Не сочтите за пошлую лесть, но мне трудно представить вас серой мышкой в те годы.

– Хм, спасибо. В общем, мы очень быстро сошлись втроем, стали вместе обедать, общаться, возвращаться после занятий домой, иногда заходили в кафе или пили пиво в парке. Была лишь одна существенная разница: теперь Светка стала третьим лишним, балластом, который мы устали таскать, но не могли бросить. Она не участвовала в наших беседах, потому что скучала. Найти ей товарища под стать, чтобы стал четвертым в компании, Сергей тоже не мог – он не водил дружбу с парнями, способными заинтересовать Светлану.

– И сколько вы так протянули?

– Два-три месяца… в декабре готовились к зимней сессии, скидывались с группой на новогоднюю вечеринку. Светка понимала, что я ей нужна, потому что без меня она даже шпаргалки приготовить не могла, поэтому не форсировала. Но на вечеринке у сокурсника в большой четырехкомнатной квартире она перебрала шампанского…

Ольга остановилась, запахнула полы халата, посмотрела на небо.

– В тот вечер мы с ней и разошлись…

…Светка налегает на «шампунь». Бокал за бокалом. Заканчивается один, она тут же ищет следующий. Однажды выхватывает почти полную бутылку из рук хозяина квартиры и приватизирует на ближайшие несколько минут. Нетрудно представить, до какого состояния она способна допиться, если бутылку не отнять.

Но никто не отнимает, всем весело, у каждого собственные планы на вечер, шампанское и коньяк льются рекой, скоро Новый год. В общем, не время грустить.

– Кто понесет ее домой? – спрашивает Лапин. Они с Ольгой сидят на диване и тихо разговаривают, поглядывая на танцующих однокурсников с улыбкой. В этой улыбке при надлежащем освещении можно обнаружить значительную долю превосходства.

– Чур не я, – отвечает Оля.

– Предлагаешь мне?

– Ты же мужчина, нет?

Сергей оглядывая себя с ног до головы, проводит рукой по шершавому подбородку.

– С утра ничего не изменилось.

Они смеются, чокаются бокалами. У Ольги красное вино, у Сергея – виноградный нектар.

Вдруг откуда ни возьмись перед Ольгой и Сергеем вырастает Канаева. Она уже балансирует на грани света и тьмы. Содержимого в бутылке дорогого французского шампанского осталось сантиметров на пять. Светка всегда пьянела быстро (хотя, к ее чести, так же быстро и трезвела).

– Ну, красавцы-отличники, зубрилы, – говорит она, икая через каждые два-три слова, – есть разговор.

Лапин и Круглова еще пытаются улыбаться, но оба понимают: гиря дошла до пола.

– Присаживайся, – вежливо предлагает Лапин, приподнимая зад. Светка отрицательно качает головой. Ее длинный палец нацеливается на подругу. – С тобой. Пойдем, пошепчемся… ик!

Ольга и Сергей переглядываются. Ольга нехотя поднимается. Сергей подмигивает и отворачивается. Почему-то этот жест не нравится Кругловой: Лапин отвернулся так, словно хотел подчеркнуть, что никакого отношения к происходящему не имеет и не желает иметь. Всего одно короткое и, казалось бы, малозначительное движение, но Ольга запоминает его надолго… навсегда, пожалуй. К гениальному полотну великого художника в процессе написания прилипает волосок. Его не оторвешь, он теперь навеки часть картины.

Девушки уходят на кухню. Светка закрывает за собой дверь, устраивается на широком подоконнике, подогнув ноги. Любому вошедшему в помещение открылось бы роскошное зрелище – узкая полоска ткани в том месте, где должны быть полноценные трусики. Ольга брезгливо отводит взгляд. – Ну что? – спрашивает Светка вызывающе.

– Что?

– Не строй из себя дуру, тебе это не идет.

– Это комплимент?

Светка ухмыляется, делает глоток из бокала.

– Понимай как хочешь… строила из себя недотрогу всю жизнь, беленькую и пушистенькую, такую умненькую… «ах-ах-ах, я такая вся внезапная и противоречивая вся»… – Канаева закатывает глазки. Несмотря на драматизм ситуации, Ольга не может удержаться от смешка.

Светка реагирует молниеносно:

– Смешно?

– Вполне.

– А что тут смешного? Что ты стоишь тут рожи мне строишь… ни жопы, ни сисек…

Светка говорит много, используя гораздо более нелицеприятные эпитеты, но Ольга ее не слушает. По сути, Светлана не говорит ничего – она просто выпускает пар, не приближаясь ни на сантиметр к причине разногласий.

Когда поток ругательств иссякает, Ольга берет слово. Она говорит медленно и жестко. В ней сейчас нет почти ничего от той безмолвной и безропотной девочки, разрешавшей втаптывать себя в грязь.

– Все понятно, Свет. Тебе страшно признать вслух, что ты в кои-то веки мне проиграла. Страшно, правда? И больно. Я понимаю. Поэтому, чтобы защититься и скрыть свою досаду, ты поливаешь меня грязью… и это после всего, что я для тебя сделала. Замечательно, подружка, просто гениально…

Светка краснеет. Не совсем ясно, от стыда ли, от гнева. Не исключено, что от всего сразу.

– Чего это такого ты для меня сделала?!

– Всё. Я держала твои портфели и тетради, пока ты курила с мальчишками в туалете. Решала тебе контрольные, писала сочинения и доклады, пока ты развлекалась с очередным красавчиком. Прикрывала твои выдуманные болезни перед учителями… да много всего. Ты вообще знаешь, как я живу?