– А перхоть? – спросила Тамара.

– Чего? – не понял я.

– Перхоть – она же на голове?

– Ну…

– Вот откуда берется перхоть?

Серега как-то нервно рассмеялся.

– А перхоть, родная моя, у тебя появится, если ты не будешь мыть свои роскошные волосы хотя бы раз в несколько дней!

– Понятно, пап.

Мы вошли в родной двор. Я увидел горящие окна на втором этаже, в квартире Олеси Лыковой. Я ведь так и не позвонил ей, не поинтересовался самочувствием. Черствый болван! Зазвонил мой телефон в узком кармане джинсов.

– Черт….

Обе руки были заняты тяжелыми пакетами. Телефон надрывался секунд двадцать.

– Ладно, из дома перезвоню.

У дверей подъезда я снова замешкался. Пакеты не позволяли отпереть кодовый замок.

– Сереж, набери, пожалуйста, «142» и нажми кнопку звонка. Это соседка.

Пока Сергей возился с панелью домофона, мой мобильник в кармане вновь завибрировал. На этот раз от сообщения.

– Кто-то вас домогается, – заметил юноша.

– Да ничего, – отмахнулся я, – до дома две минуты, войдем в прихожую, отвечу.

Домофон пиликнул, отпирая замок. Сергей потянул тяжелую железную дверь, пропуская меня вперед. Я шагнул в темноту. Лампочки опять перегорели. Я неоднократно звонил в управляющую компанию с предложением поставить нормальные жестяные плафоны, но, как у нас повсеместно случается, качество услуг не имело прямой зависимости от постоянного повышения тарифов.

Вслед за мной шагнула Томка. Сергей придерживал дверь, чтобы осветить путь до лифта. Впереди уже маячила короткая лестница с перилами, ведущая на площадку первого этажа…

Я слишком поздно заметил темное пятно в углу. Впрочем, все равно не успел бы отреагировать. Пятно было слишком большое и подвижное, а мои пакеты не позволяли совершить маневр уклонения. Я понял, что мы попали впросак, лишь после тяжелого удара.

В голове будто взорвали гранату. Я отшатнулся, ударился плечом о дверь электрощитового шкафа. Раздался треск полиэтилена, пакеты выпали из рук. В ту же секунду входная дверь подъезда с оглушительным грохотом захлопнулась. Сначала я не сообразил, успели ли Серега с дочкой выскочить наружу, но вскоре получил ответ на этот вопрос: в темноте раздался детский вопль ужаса – кто-то подхватил мою дочь на руки.

«Сколько же их тут?!».

Мне врезали еще раз, теперь уже в живот. Не скажу, что сильно, но довольно неприятно. Я согнулся пополам, сделал несколько глубоких вдохов. Все, что меня сейчас интересовало, – это безопасность дочери. Разбор полетов будем проводить потом, а сейчас надо уматывать… черт, мы опять влипли! – Тома! – позвал я в темноту. Не очень громко, чтобы не напугать.

– Пап! – всхлипнула девочка.

С ней все в порядке. Просто ее крепко держали в руках. Но она была напугана.

Отпустите ребят, олухи, и я весь ваш! – сказал я как можно увереннее. В ответ мне в бок впилось что-то острое, невидимая рука обхватила шею. Похоже, нападавшие давно торчали в подъезде, и их глаза успели привыкнуть к темноте. Мы сражались на чужой территории.

– Условия наши, – продышали мне прямо в ухо. И тут же снова ударили.

Вообще-то я не мачо, если честно. Те, кто знает меня много лет, могут подтвердить: драться я никогда не любил. Удивительное откровение для человека, много лет прослужившего в уголовном розыске, не правда ли? Тем не менее, это так. Если есть возможность не бить человека, я стараюсь не бить. Не дай бог, сломаешь ему нос, челюсть или выведешь из строя какие-то более важные органы. Даже на оперативной работе, во время задержаний, я старался действовать аккуратно, чтобы никого не покалечить. Но это совсем не значит, что мне нравится валяться на татами прижатым к полу обеими лопатками. Отнюдь. В обстоятельствах, угрожающих мне поражением, я стараюсь отбросить природную застенчивость.

Однако в этот вечер меня все-таки уложили. Гады напали в темноте, из засады, как трусы. Схватили моего ребенка и подростка, которого я обязан был защищать. Я потерпел поражение, последствия которого еще предстояло оценить.

Я сидел на полу в углу возле электрощитового шкафа. Чья-то крепкая рука по-прежнему стискивала мне плечо, придавив к стене и не позволяя двинуться. Глаза к темноте не привыкли, и о габаритах нападавшего я мог только догадываться. Судя по крепости руки, он превосходил меня раза в полтора. Я попробовал подняться, но рука отпихнула обратно.

Это не могло продолжаться вечно. Рано или поздно кто-то из соседей откроет дверь подъезда и впустит вечерний свет улицы, либо кто-нибудь выйдет из лифта. Стало быть, у нас есть пара минут от силы. Подъезд наш очень людный и густонаселенный, по четыре квартиры на площадке. У нападавших нет шансов сохранить статус-кво.

Но в какое-то мгновение я перестал думать о счастливом спасении. Я стал прислушиваться.

Молчание было гнетущим. От меня ничего не требовали и ничем не угрожали. Дочь продолжала шмыгать носом. Темноты она не боялась, но хрупкая детская психика могла сломаться от страха за папу. – Тома, – осторожно сказал я, – все хорошо, не пугайся. – Пап-чка, – прохныкала она. – Пап-чка… – Сергей?