Шрифт:
— Поглядим, — сказал Ян и двинулся на печенега.
Тот, не отступив, надвинулся на Яна, навис над ним, расставив длинные руки, пытаясь обхватить русича и задушить в объятьях. Ян обхватывать эту тушу не намеривался. Как только они сошлись — левой рукой вцепился в горло печенегу, а правой схватил его за пояс. Печенег, как обручами, обвил юношу своими руками.
Ян перервал противнику горло, хлынула кровь, руки-обручи ослабли. И юноша бросил печенега на землю, бросил уже мертвого.
Все произошло так быстро, словно печенега сразила молния. Печенежское воинство охнуло в изумлении и паническом ужасе. Многие стали заворачивать коней.
Русская дружина, наоборот, вскричала радостно и победно. Князь приказал трубачу:
— Играй в сечу! Скорей! Волчий Хвост — крути им хвоста!
Залилась труба. И дружина, звеня мечами, ринулась на печенегов. Те уже показывали спины.
Ян все еще стоял в ковылях возле мертвого печенега, когда дружина с торжествующим ором пронеслась мимо. Вслед подъехал сам князь, слез с коня, обнял Яна, поцеловал:
— Спасибо, сынок. Спасибо.
— Осторожней, князь, на мне кровь.
— Кровь не твоя — вражья, ею и умыться. не грех. А здесь, на этом месте, я велю город поставить в честь подвига твоего. Пусть он станет заставой от поганых.
Слава и честь
Беспокойные соседи, кочевавшие в Поле, вынудили великого князя Владимира Святославича подумать о защите своих южных границ. Он так и сказал своим боярам:
— Будем строить щит от Поля, надо оградить Русь от внезапных и дерзких набегов.
Были заложены города на Роси, Стугне и Трубеже. А меж ними на большие расстояния тянулись засеки, глубокие рвы и частоколы. Конечно, они не могли полностью защитить от степняков, но хоть как-то могли задержать проникновение их конницы вглубь.
Рвы, например, рылись такой ширины и глубины, чтобы конь не мог их перепрыгнуть. В засеках деревья валили вершинами в сторону Поля, не срубая с высоких, в рост человека, пней, а лишь заламывая. И хорошую, густо заломленную засеку коннице было трудно преодолеть: в пересохшей засеке кони могли и раниться об острые сучья. Частоколы плелись тыном из высоких и острых жердей. Их, конечно, можно было разобрать, но для этого нужно было время, особенно если требовался проход для многотысячного войска. Но этого времени вполне хватало дозорному сторожу, чтобы тайно ускакать в сторону Киева с предупреждением: «Идут печенеги!» Другой дозорный мчался к ближайшему городу с тем же сообщением, дорогой предупреждая деревни и вески о надвигающейся беде.
Деревни, зачастую в два-три-четыре двора, не могли противостоять этой силе, но успевали принять другие меры к спасению. Прятались в дебрях вместе со скотом или, если город был рядом, убегали под защиту крепостных стен.
Русь жила в постоянном напряжении и страхе. И великий князь Владимир Святославич считал своим главным делом — противостоять поганым, защищать Русскую землю и народ, ее населявший.
— Я должен вернуть отчине отцовы долги, — говорил он ближайшим своим сподвижникам и пояснял непонятливым — Он славным был воином, но не защитником Русской земли.
Однажды на Торге князь услышал песнь слепого гусляра, певшего об его отце, и невольно задержался, заслушавшись. Он понимал, что песня эта — глас народа.
Гусляр тихо перебирал струны, пел негромко, но явственно:
…О, сыне Игоря и Ольги, Прехрабрый князь Святослав. Вороги трепетали, Заслыша имя твое. Ты рати не бегал ни разу. Позора полона не ведал, И прапор твой над дружиной На подвиги вдохновлял. Но земли чужие алкая, Ты Русскую землю охабив, О, сыне Игоря и Ольги, Преславный князь Святослав.Гридни [50] хотели сломать гусли оскорбителю княжьей семьи, но Владимир Святославич остановил их:
— Не троньте его, он прав. — Вынув из калиты гривну, он положил ее в иссохшую старческую руку. — Спасибо за песню, старик.
Нет, он не станет поступать, как отец. Тот воевал с греками, сын стал их союзником и помог одолеть внутренние распри. Мало того, женился на греческой царевне, теперь в жилах киевских властителей будет течь и греческая царская кровь. Царица Анна родила ему сына, при крещении названного Борисом.
50
Гридни — телохранители, воины отборной дружины.
На пир, посвященный победе на Трубеже, принесли и новорожденного и показали гостям. Владимир, державший на руках сына, обронил фразу, которая уже назавтра разнеслась по столице: «Это мой наследник».
Ни об одном сыне, родившемся до Бориса, он не говорил ничего подобного и, если б мог провидеть грядущую беду от сказанного, наверное, скорее откусил бы себе язык. Вдохновленные словами щедрого князя, гусляры, льстя ему, подлили масла в огонь, грянув новорожденному хвалу о «царственном венце», сияющем над «главой его», и «великих делах», ждущих его.