— Ну и ложе у тебя, княгиня. Выдюжит ли?

Арлогия не ответила, лишь хихикнула радостно. Он притянул ее к себе, прижал так, что косточки затрещали. Навалился жаркий, неистовый. Тело ее, истосковавшееся по мужчине, таяло от сладкого блаженства. Губы невольно шептали: «Милый, милый, милый».

Владимир откинулся на подушку и, едва переведя дыхание, спросил:

— Ну как я? Гож еще?

— Гож, гож, князь, — прошептала счастливая Арлогия, ныряя ему под мышку.

После столь жарких ласк спать не хотелось, и, когда наконец они отдышались, Владимир спросил:

— А чего ты не хочешь туровцев крестить?

— Тут епископ нужен, Владимир.

— Со мной вон Анастас, он иерей. Хочешь, завтра загоню всех твоих в Припять, и окрестим.

— Не надо бы, Владимир.

— Почему?

— Какой прок? Церкви-то в Турове нет. И потом, я не хочу силой. Пришлешь епископа, построим церковь, тогда и за крещенье возьмемся. Ну ты окрестишь, а куда они молиться будут ходить? Опять к дубу своему? К волхву? Попа-то нет.

— Может, ты и права, но где мне епископов на все земли набраться. Вон отправил митрополита ставить епископов пока в Новгороде и в Ростове. Новгородцам Иоакима, ростовцам Федора. Скуп патриарх на епископов, очень скуп, да и где они? А свои пока вырастут, пока выучатся. Туго с крещением, ох туго, Арлогия. Не только детям, а и внукам моим придется много поту пролить за христианство.

— Пот-то ничего, крови бы не было.

Помолчали. Арлогия спросила с тайной надеждой:

— Погостишь у меня с недельку?

— Что ты, княгиня, какое гощенье? У меня пять тысяч полону.

— К царевне спешишь, — вздохнула с плохо скрытой горечью Арлогия, пропустив мимо ушей «полон».

— Да при чем тут Анна? Мне пленных устраивать надо.

— Продашь в рабство?

— Нет. Хочу посадить по порубежным городам, чтоб землю от печенегов сторожили.

— А станут ли? Небось утекут назад в Польшу, на отчину свою.

— Э-э нет, княгиня. От меня не утекут. Я уже все продумал. Буду полячек своим воинам в жены отдавать, а мужчин ихних на своих полянках да древлянках женить. Пойдут дети, а кто ж от детей бегает? Кстати, Анна ныне мне сына родила, Борисом назвали.

У княгини ревниво сжалось сердце, но сказала полушутливо:

— Востер ты на сынов, князь. Эдак тебе уделов не хватит на всех-то.

— Хватит. Не хватит — добуду.

— На поляков не за этим ли ходил?

— Да, чтоб предупредить их на будущее. Знаю, Мечислав на червенские города зарился. Ну я перешел Вислу, преломил копье с ним. Едва ноги унес старый хрен. Сразу прислал мира просить.

— А ты дал?

— Дал, конечно. Просил Мечислав полон воротить, но я сказал, что это законная добыча и ворочать просто так, за здорово живешь, не стану. Я, может, из-за полона и ходил на Вислу. У меня вон город Василев почти пуст, заселять надо.

Несмотря на бурную ночь, проведенную у Арлогии, Владимир поднялся рано. Проснувшаяся тут же княгиня обвила было его за шею теплыми руками, шепнула нежно: «Ну еще побудь, милый».

— На то ночь была, женка. А день на дело торопит.

Быстро оделся, обулся. Притопнул ногой, сапог на место осаживая. Взглянул на грустную княгиню, решил сказать приятное:

— Ты на ложе лучше всех, Арлогия. Слаще царевны.

— Что проку от той сладости, — вздохнула княгиня, — ежели некому алкать ее.

— Не горюй, даст Бог, еще свидимся. Прощай.

И вышел. Во дворе уже отроки седлали коней.

— Где Святополк? — спросил Владимир.

— Он в конюшне с кормильцем, — отвечал Анастас.

И верно, вскоре из конюшни вышел княжич с Варяжкой, ведя в поводу заседланных коней. У Варяжки конь был гнедой, у Святополка белый, без единого пятнышка.

Достать ногой до стремени княжич еще не мог, Варяжко подставил ему руку. Он встал на ладонь и, подкинутый пестуном, взлетел в седло, поймал ногами стремена, подтянул поводья: готов, мол.

Выехали со двора кучно, хотя князь с княжичем ехали на корпус коня впереди всех. Никто не смел вперед князя высовываться.

— Что ж ты себе такого коня взял, сынок? — спросил Владимир.

— Мне он нравится. А чем он плох? Красивый.

— Красивый он для глаза. Для рати негоден.

— Почему?

— Очень уж заметен. Он тебя сразу выдаст ворогу: вот он где князь. И уж поверь, на тебя и стрелы и копья дождем посыпятся.

Святополк знал, что едут они в стан за обещанным «живым подарком», по последним словам великого князя он догадался: «Коня хочет мне подарить». Догадка эта несколько разочаровала его, наторенный на ловы сокол был ему предпочтительней.

Переправившись через заболоченную речку, выбрались на сухое к войсковому лагерю, шатры были поставлены на поляне и в березовых перелесках. Дымились костры, варилась каша.