Болеслав польский не зря носил прозвище Храбрый, едва покончив с поморскими пруссами, он обратился на юг. Но тут на первое время меч не потребовался, можно было стереть с него языческую кровь и вложить в ножны. Чехия сама, как сказочный колобок, катилась в руки к польскому владыке.

Наследовав от отца чешский великокняжеский престол, Болеслав III Рыжий тут же приказал оскопить и ослепить своих родных братьев Яромира и Олдриха. Им едва удалось бежать в Богемию. Столь жестокое начало возмутило пражан, они восстали, и Рыжий едва ноги унес, ускакав с тремя соратниками в Гнезно, поскольку доводился племянником княгине Дубровке.

— Спаси, брат, — обратился он к Болеславу Храброму. — Чернь взбунтовалась.

— Я рад тебе помочь, — отвечал польский тезка, очень довольный возникшей у соседей смутой, и тут же отправил в Прагу Горта с тайным поручением к знатному роду Вершовцев просить их звать на чешский стол Владивоя Мечиславича. Рыжий был убежден, что посланец поскакал блюсти его корысть. А Болеслав Храбрый при всякой встрече ободрял:

— Я помогу тебе, брат, потерпи.

А что было делать Болеславу Рыжему? Терпел. Ждал. Однако высокое посольство, прибывшее из Праги, било челом великому князю Польши и просило дать им в князья брата его Владивоя, рожденного княжной Дубровкой.

Рыжий не посмел показаться на глаза высоким послам, а гостеприимный хозяин Гнезно говорил ему сочувственно:

— Что делать, брат? Сам виноват, о тебе они и слышать не желают, хотя я и просил за тебя. Нет, говорят, и все тут.

— Ну ничего, ничего, — бормотал Рыжий, потирая свои рыжеволосые руки, — придет черед, они у меня еще попляшут. Ничего, ничего…

Чехия почти была в руках у Болеслава Храброго. Отправляя брата в Прагу, он поставил ему жесткие условия:

— Перво-наперво ты отдашь мне малую Польшу с Краковом.

— Но если я начну княжить с раздачи чешских земель, — пытался возразить Владивой, — то меня выгонят, и Рыжего.

— Не выгонят. Мой меч тому порукой. Или ты не в Польше рожден?

— В Польше, в Польше. Но ведь и Чехия нам не чужая, земля матери нашей.

— Вот и славно. А чтоб чехи почувствовали разницу меж Рыжим и тобой, отмени все его драконовы законы. Гладь чехов не против шерсти, как этот рыжий дурак, а по шерстке, по шерстке. Чернь это любит.

— Но ведь меня могут спросить за Краков.

— Свали на Рыжего, он, мол, живя в Гнезно, подарил Краков Польше. Тебя там поддержит род Вершовцев, это мои сторонники.

Княгиня Дубровка не вступилась за своего сыновца Рыжего, хотя он крепко рассчитывал на теткину поддержку. Но Дубровке, как матери, конечно, был ближе сын Владивой, за него она хлопотала перед своим старшим сыном Болеславом. За него радовалась.

Увы, радость эта была недолгой. Владивой прокняжил в Чехии всего несколько месяцев и неожиданно умер.

Дубровка была убеждена, что сына отравили, и призывала Болеслава к отмщению.

Освободившийся княжеский престол в Праге тут же заняли явившиеся из Богемии братья Рыжего — Яромир и Олдрих.

Болеслав Рыжий скрипел от бессильной злобы зубами:

— С-сукины дети! Сукины дети! Бежали, лишь думая о спасении шкуры. А тут уселись на мой стол. Ну, погодите!

Увы, он лишь мог угрожать, сделать что-либо, имея на своей стороне всего трех телохранителей, Рыжий не мог.

Подталкиваемый матерью, Болеслав Храбрый решил помочь несчастному изгнаннику, который и ему-то уже намозолил глаза. Повелев найти в своем стаде четырех рыжих коней, он усадил на них Рыжего с его поспешителями и двинулся с дружиной на Прагу.

В пути он посоветовал Рыжему написать грозную грамоту его братьям и послать вперед с гонцом. Прочитав ее перед отправкой, Храбрый расхохотался, потому что вся грамота состояла из угроз и самой отборной брани. В ней братцам было обещано все, начиная с оскопления и кончая ослеплением.

— Ну и зол же ты, — сказал он Рыжему. — Будешь эдак-то, турнут тебя сызнова.

— Не турнут, я теперь знаю, что делать.

— Ну гляди, в другой раз заступаться не стану.

Грамота ли срамная от Рыжего, дружина ли польская, приближающаяся к Праге, а скорее и то и другое сделали свое дело: Яромир и Олдрих бежали опять в Богемию, даже не пытаясь принять бой.

Так и въехал Болеслав Рыжий в Прагу на рыжем коне, пражане притихли в ожидании недобрых дел от жестокосердого князя.

— Да, по тебе тут не соскучились, брат, — заметил польский князь.

— Ничего, ничего, еще заскучают.

Добившись наедине крепкого слова от Рыжего, что он никогда не будет претендовать на возвращение Кракова, Храбрый провозгласил его князем и отъехал с дружиной в родное Гнезно.

Однако Болеславу Рыжему прошлое не послужило уроком. Откуда-то проведав, что изгнать его особенно старались Вершовцы, он тайно схватил одного из них и, затащив в подвал замка, принялся пытать, добиваясь не только признания, но и имен его сообщников. Род Вершовцев был знатен и многолюден. Они немедленно отправили в Гнезно поспешного гонца с грамотой, краткой и выразительной: «Князь! Твой «золотой» братец вновь обагрил себя кровью. Забери его немедля».