— Артак, Артак! — вскричало несколько голосов, и трое или четверо слуг кинулись искать сынишку князя.

Илдей приказал варить для гостей побольше мяса с пшеном, а когда явился его сынишка, сказал ему:

— Вот, Артак, тебе друг Борис, сын великого князя киевского, сделай так, чтоб он не скучал у нас. И не обижай, смотри. Он гость наш дорогой, очень дорогой.

— Хорошо, отец, — молвил мальчик и, взглянув на Бориса, кивнул ему: — Идем.

Они шли меж кибиток целого города, встречные приветствовали Илдеева сынишку, спрашивали: кто это с ним? Он отвечал коротко и односложно:

— Сын великого князя киевского, мой друг.

А когда вышли из стойбища в степь, пояснил Борису:

— Тебя видели со мной, теперь никто не посмеет обидеть.

— А куда мы идем?

— Я нашел нору тарантула. Выманим его. Подразним. А этот чего за нами идет? — кивнул Артак на Георгия, шедшего следом.

— Это мой слуга, он везде за мной следует.

— Пусть следует, — разрешил Артак, и Борис, невольно усмехнувшись, подумал: «Стал бы я спрашивать тебя, следовать за мной Георгию или не следовать».

Норка тарантула была прикрыта лепешкой кизяка. Артак отбросил ее и взял сухую соломинку, видимо заранее приготовленную, встал на колени:

— Сейчас будем выманивать.

Борис и Георгий тоже присели возле норки на корточки.

— А вылезет? — спросил Борис.

— Вылезет, куда он денется.

Артак сунул соломинку в норку, уходившую прямо вниз, стал крутить ее, приговаривая:

— Выходи, выходи, черный хозяин, выноси, выноси брюхо мохнатое. Ни твоих лап, ни твоих жал мы не боимся.

Или от соломинки, которой Артак тыкал в норку, или от приговорок его, но тарантул и впрямь выскочил наружу. Выскочил черный, мохнатый, злой, готовый кинуться на обидчика.

— Ага-а, — торжествующе закричал Артак и, отбросив соломинку, щелчком откинул паука от норки. — Не давай ему убегать, не давай убегать, — закричал Борису, к ноге которого отлетел тарантул.

Борис тоже приготовился щелчком ударить паука, но, видимо, промедлил, и тот цапнул его за палец.

— Ах, гад, — сморщился Борис и затряс рукой.

— Что? Укусил? Да? — встревожился Артак. — Дай яд отсосу.

И, схватив Борисову руку, начал сосать укушенное место, сплевывая и упрекая:

— Как же ты? Раз нацелился, сразу бить надо. Эх! Больно?

— Горит.

— Бежим, — вскочил Артак.

— Куда?

— Хоть куда. Надо бегать. Слышь? Надо бегать. Шибко бегать.

Артак тянул Бориса, тот все еще не понимал, медлил.

— Ну же! Ну! А ты чего стоишь? — рассердился Артак на Георгия. — Господина твоего тарантул укусил, а ты стоишь.

— А зачем ты на него тарантула кинул?

— Все, все, все, все. Хватит говорить. Бежим.

И побежали все втроем в степь, где паслась отара. Навстречу им со стороны атары ехал пастух. Он узнал Артака, крикнул:

— Куда бежите?

— Княжича тарантул укусил.

— А-а, — понимающе кивнул пастух. — Тогда быстрей, быстрей надо. Чтоб до трех потов. — И даже щелкнул кнутом, словно подгоняя отроков.

Борис, привыкший более скакать на коне, быстро запыхался.

— У меня уже в боку колоть начало.

— Ничего, ничего, — успокоил Артак, — пройдет. Жить хочешь — беги, умереть желаешь — стой. Вспотеть надо, сильно вспотеть.

Они бежали, все дальше и дальше отдаляясь от стойбища. Их напугала дрофа, вдруг выпрыгнувшая у них почти из-под ног и побежавшая впереди.

— Догоним? — крикнул Артак, смеясь.

— Догоним, — отвечал Георгий и, наддав ходу, обогнал обоих княжичей.

Но дрофа вскоре свернула в сторону и исчезла в высокой траве.

А между тем кибитки остались уже далеко позади и на окоеме угадывались россыпью кочек.

— Ну как? Вспотел? — спросил Артак.

— Кажется, уже, — отвечал Борис.

— Тогда поворачиваем назад.

Вспотевшие, запыхавшиеся, они появились в стойбище.

— Пить охота, — сказал Борис.

— Нельзя сразу, — отвечал Артак. — Обсохнем, попьем. Как? Болит?

— Больно маленько. — Борис рассматривал припухший палец.

— Ничего, пройдет. Зато теперь не помрешь.

— А что? От этого помереть можно?

— Старики говорят, можно.

— А кто-нибудь у вас умирал?