— В одиночестве-то не надоело жить? — спросил я, остаканившись и отхлебнув половину тарелки горячих, прямо-таки доменных щей.

— И не спрашивайте. Крысовидного грызуна поймать, эту самую мышку, и то бабе страшно. Верите, Николай Фадеевич, какой сон ночью приснится, а поведать некому.

— Хорошая у вас наливка, грыжовником пахнет.

— Собственноручная, Николай Фадеевич.

— А чего бы вам, Анна Григорьевна, не делиться сновидениями с Пашей, поскольку живете рядом и оба поодиночке?

— Господь с вами! Да у него для меня нет звания, окромя «атомной бабы».

— А вы к нему с подходцем, с наливочкой из грыжовника…

Она оправила кофту, отчего ее грудь расцвела в полную силу, и от этого Анна вроде бы как засмущалась.

— Есть другие мужчины подобного возраста, но внешностью приметнее.

— Хорошая наливка, глотку не дерет, — согласился я.

— Собственноручная, Николай Фадеевич.

Была подана картошка — такой в городе век никто не видел и не увидит. Сковородка в полстола, картошка кружочками румяными, свиные шкварки похрустывают, жир шипит от своей жирности, а сверху лучок зеленый.

— А вы тоже женщина во вкусах, — продолжил я начатый разговор, подумывая, как бы перейти к разговору-другому.

— Что вы! Вчерась с Веркой Голотихой целый прицеп комбикормов загрузили. А два мужика сидят — тракторист на тракторе, а кладовщик на весах. Разве красоту тут сохранишь? Руки-то, поглядите, от земли потрескались.

Я поглядел. Потрескались. Но выше ладони рука ее мягкая, приятная…

— Ой, Николай Фадеевич, давайте я вас угощу лещиком соленым…

— Я это к тому, Нюра Григорьевна, что наливочка у вас хорошая.

— Собственноручная, Николай Фадеевич.

Лещик соленый, видать, тоже собственноручный, из грыжовника, то есть из озера, оказался в меру упитанным. А к лещику она и карася жареного подложила, румяного и хрустящего не хуже тех шкварок, а по вкусу не сравнить. Я в городе и позабыл, какие они на вид, карасики-то жареные.

— Нюра Григорьевна, а чего вы не похлопочете относительно супруга?

— В деревне супруги на улицах не валяются, а если и валяются, то на кой он, алкогольный. Обжегшись я.

— Извиняюсь, сколько их за вами числится?

— Господи, всего двое. Первый сбег в город к продавщице. А второй пил, как собака какая… Бывало, полдня одетый отмокает в озере. А слово скажешь, отигрится, что твоя рысь. И руки в ход пускал. Гляньте-ка, на шее отметинка…

Я глянул. Отметинку, правда, не нашел, но шея ее не крестьянская, не жилистая, а вроде бы как хорошо пропеченная — загаром вся пышет. И, как положено женской шее, не долго мешкая переходила она в грудь, которая тоже пышет, но уже не загаром, а силой приятной, — вроде бы как у нее под кофтой тесто подходило. Чувствую, что теряю я некоторую рассудочность и позабыл, зачем и пришел…

— Ой, Николай Фадеевич, лучше молочка топленого выпейте…

— Я к тому, что вы женщина женоподобная.

— Бывают мужчины, Николай Фадеевич, что отворотясь не насмотришься, а вы совсем наоборот.

— Доброе слово, Нюра Григорьевна, и черту приятно.

— Ой, лишенько…

— Я к тому, что наливка-то с задорцем.

— Собственноручная, из грыжовника. Ой, Николай Фадеевич, я про этот-то забыла… про десерт…

— Про кого?

— По-русски — компот из сухофруктов.

— Мне желательно из грыжовника.

— Ой, господи…

Ускользнула она за этим самым десертом, а меня как домкратом по голове шибануло. Ты зачем, лысый черт, пришел? Или это кровь разыгралась? Правильно говорится: седина в бороду, а бес в ребро.

— Замуж выходят по-разному, Нюра Григорьевна.

— Вы на что намекаете, Николай Фадеевич?

— Говорят, что у вас в деревне жен покупают.

— Вы про Федора и Наташку?

Попал в самое яблочко. Теперь бы мне баранку не упустить.

— Про них.

— Это не современный случай.

— За сколько купил-то? — спросил я, как бы не очень интересуясь.

— Две тыщи дал.

— Кому?

— Да ей же.

— Мать… что ж она сама себя продала?

— Тут, Николай Фадеевич, история, как в кинопанораме. Работала Наташка продавщицей в сельмаге. Душа она открытая, всем в долг отпускала. Грянула ревизия. Недостача две тыщи. Или плати, или под суд. А где ей денег взять, сиротине? Тут и Федька возник. Корову продал, с книжки снял и Наташке вручил. Правда, с оговоркой, чтобы шла за него замуж. Вот она и хочет слово свое сдержать. Получается, купил себе Федька красивую жену.