— Указал князь Александр Ярославич сказать свою волю людям погоста, всем большим и меньшим: берет он погост ваш, все земли и угодья ваши за себя. — Олексич помолчал, оглянулся вокруг на насупившиеся лица жителей. — Быть погосту вашему отныне княжим погостом, — продолжал он, — а ремесленным мастерам — мастерами княжими, а всем людям вашим именоваться не смердами — людьми посадскими. Кричному мастеру и домнику Васильку быть старостой погоста. За ремесло и умельство ваше указал князь Александр Ярославич обелить княжих домников и всех кричных мастеров от дани на князя и на Великий Новгород. Воля вам продавать изделия и крицы, как продавали раньше на Великом Новгороде, и пошлин за тот торг с вас не брать. Оружие, кое сковано будет, нести на княжий двор, как несут мастера Великого Новгорода. Велел князь Александр Ярославич указ свой скрепить своею княжей грамотой. И пребудет так на вечные времена.

У подножья холма, за зарослями дубняка, расцвеченного редкими березками и темно-зелеными купами черного ольшаника, раскинулось озеро. Светлая лагуна его напоминает изогнутый рукав; она отделяет Венденский холм от лесной гряды. За озером хвойный бор. Острые, точно еловки шеломов, вечнозеленые вершины елок поднимаются так высоко, что, кажется, трогают бегущие мимо облака. В низменных местах, на берегах озера, непролазная стена ивы и лозняка; заросли перистых камышей угрожающе шелестят поднятыми вверх черными пальцами, словно предупреждая, что никому из жителей заозерья и прочих зажитий не дозволено находиться тут, в заповедных угодьях замка, каменные стены которого возвышаются на холме.

На склоне, вдоль берега ручья, десятка два лет назад стояло ливское селение Кесь. Много поколений ливов жило на этой земле. Они поклонялись своим богам, искали борти, владели рыбными и звериными ловищами, возделывали землю. Как и соседние племена лэттов и эстов, жили они вольно, торговали с полоцкими и новгородскими гостями и гостями из-за моря.

Орден рыцарей-меченосцев, укрепясь в Риге, огнем и мечом подчинил себе вольные племена. Ливонская земля покраснела от крови, жители ее превратились в данников и рабов Ордена.

В год битвы меченосцев с новгородским войском князя Ярослава Всеволодовича на реке Омовже рыцарь фон Балк, проезжая мимо селения ливов, поднялся на вершину холма. Вид озера внизу, окружающие леса, зелень лугов в долине показались ему привлекательными. Фон Балк сказал стоящим поблизости воинам:

— Этот холм и все, что видят вокруг глаза, отныне принадлежит мне. Тут будет мой замок. Страшен станет он для врагов и всех, кого поразит гнев пресвятой девы.

Фон Балк велел сжечь Кесь, жителей селения выгнать в леса, за озеро. Гордо и величественно поднялся на холме его замок.

Войско меченосцев, готовящееся к новому крестовому походу на Русь, собиралось в окрестностях замка. В долине, по берегам озера, виднелись наскоро сооруженные шалаши воинов, белели рыцарские шатры. В замок ежедневно прибывали новые дружины пеших воинов и конные рыцари из земель германских. Многие из них не знали родины; их влекла жажда захвата новых земель, рабов и рабынь. Необозримы пространства Руси, неисчислима добыча, которую сулил поход.

Фон Балк принимал гостей. В замке его собрались большебородый фон Вирт, фон Пален с Оггера, Иссерсон из Унгании, феллинский фогт фон Рорбах, фон Гиллешмидт, фон Бломберг… К празднику Успения в замок прибыл из Риги фон Кейзерлинг.

Стан войска вокруг замка раскинулся так широко, что дым от разложенных в долине костров застилал даль; раздавалось ржание коней, клики воинов.

Перед самым отъездом из Риги Кейзерлинг видел князя-епископа и говорил с ним. На похвалу епископа ратному искусству фон Балка, ставшего ныне маршалом Ордена, фон Кейзерлинг намекнул епископу о неблаговидности бегства маршала из Пскова. Епископ, ограждая, как понял Кейзерлинг, своего ближнего вассала от наветов, позорящих честь рыцаря, сказал:

— Пути истины непредуказаны, благородный рыцарь. Псковские и новгородские воины, находившиеся в войске Ордена, бежали с поля. Не позор и не вина маршала в том, что он сохранил себя, а заслуга его перед Орденом.

Не оправившийся от раны, полученной в битве у Пскова, Кейзерлинг ходил прихрамывая. Убедясь в многочисленности и силе крестоносцев, собравшихся к замку маршала, недоверчивый и завистливый тевтон вынужден был признать превосходство фон Балка. Прямая, точно облеченная в незримую железную броню, высокая фигура маршала, его голос, резкие повелительные жесты — все обличало воина, не ведающего страха в битвах, которому недоступны чувства прощения и жалости. Суровая простота сочеталась в нем с гордым презрением к соблазнам мира. Среди братьев Ордена фон Балк пользовался славой хранителя рыцарских обычаев и рыцарской чести.

Мрачные покои замка, каменные зубчатые стены, кроме боевых амбразур не имеющие никаких украшений, как нельзя лучше соответствовали облику и характеру фон Балка. Выбеленные известью стены, холодная сырость, пронизывающая здесь все, еще больше усиливали неприютность жилья. Нигде не было видно ни ковров, ни окованных железом и медью ларей. Пищу подавали в глиняной посуде, для питья ставили оловянные чаши. Лишь изобилие еды и питья заставляло рыцарей забывать о неудобствах жилища маршала.

Строгий обет безбрачия, даваемый меченосцами при посвящении их в рыцари Ордена, лишил замок того обаяния, которое способна дать женщина. В первые дни жизни своей в замке фон Кейзерлингу даже казалось, что нога женщины не переступала порога этих холодных покоев. Но после рыцарь убедился, что в замке есть уголок, где стучат берда ткацких станов, крутятся колеса самопрялок. В этот уголок никому, кроме властителя замка, нет доступа.