Я вдруг с болью осознал, что мне ничего не известно о ее детстве, друзьях, школе… у нас просто не было времени… нам просто не хватило времени. Мы были счастливы настоящим, мы не натешились настоящим, для нас так и не наступило время консервов-воспоминаний для долгих зимних вечеров, когда сидишь, обнявшись, перед экраном, смотришь вполглаза… что угодно и говоришь: «Помню, как однажды…» У нас было слишком его мало, этого времени.

Выпускной вечер, стайка девочек в ярких платьях – радость в глазах, ожидание – вся жизнь впереди. Лиска и собака, большая, белая с рыжими пятнами. Лиска треплет холку собаки, зверь улыбается, пасть широко раскрыта. Лиска на крыльце дома; Лиска с женщиной, миловидной, рано поблекшей, – стоят обнявшись. Мама… Дядя Паша, друг семьи, с молотком в руке и тремя гвоздями во рту – занят, брови торчком, серьезен, суров, что-то починяет.

Я совершенно забыл о своем провожатом в другой комнате. Он замер, сидел там тихо как мышь. И я вдруг почувствовал некую родственную связь между нами, несмотря на его простоту, неумение общаться и амбалистую внешность, в нем чувствовалось что-то родное и этому дому, и этому застывшему во времени городку – он здесь свой, привязан намертво, потому и не смог оторваться от земли и взлететь. Я был благодарен ему за то, что он именно такой, а не разухабистый нахальный малый, от которого несет табаком и перегаром.

Он сидел на краешке стула и поднялся мне навстречу, когда я вышел из спальни. В руках я держал книгу и альбом – мои трофеи.

– Вы не против, Андрей, я хочу взять это себе, – сказал я.

– Конечно! – с готовностью отозвался он. И добавил, помолчав: – Мы дружили с первого класса, никто не понимал…

Он запнулся, но я сообразил, что он хотел сказать. Никто не понимал, что связывало их – блестящую Лиску и этого увальня, что такое она в нем рассмотрела. И до конца жизни он не забудет, что из всех мальчиков школы она выбрала именно его, равно как и я не забуду, что она выбрала именно меня. Лиска – стремительная как ласточка, гибкая как росчерк пера, бьющая крыльями, готовая взлететь…

– Мы хотели уехать… Я тогда не пришел на остановку, батя засек уже на улице и запер в сарае. И выпустил только вечером… Я разбил пальцы, хотел выбраться, колотился об стены, и все время видел, как она ждет меня… сидит и ждет…

Он вдруг заплакал, громко всхлипывая, давясь, проталкивая жесткие комки в горле. Как маленький обиженный мальчик, и уже ничего нельзя было исправить…

Он попытался сунуть мне ключ от дома, простодушно решив, что я теперь наследник и, видимо, для того и приехал.

Мы все-таки посидели в небогатом пустом, тускло освещенном ресторанчике, распили бутылку водки, помянули Лиску. От алкоголя притупляется боль, становится менее резкой, мысли теряют четкость и усмиряется тоска. Я обращался к нему на «ты», он говорил мне «Артем Юрьевич».

– У тебя есть семья? – спросил я. – С кем ты живешь?

– С родителями, – ответил он.

– Как же вы не развелись?

Он покраснел и прошептал:

– Я написал заявление, что утерял паспорт, никто и не знал. Батя прибил бы меня…

– А почему не женишься?

– Я женился три года назад, – ответил недоросль почти шепотом, наклоняясь ко мне.

– Жена местная?

– Да… – ответил он неуверенно и добавил не сразу: – Она уехала в город еще весной.

Я едва сдержал ухмылку – надеюсь, он ничего не заметил. Судьба, против которой не попрешь. Карма. Предназначение, которое не нужно искать: быть вечным генеральным директором предприятия «Арсенал», производящего джемы, повидло и цукаты, а твои женщины будут все время сбегать в город.

– У меня есть сын, – сказал он с гордостью. – Тоже Андрей. Полтора года.

Мы выпили за его сына, и я спросил:

– Смена растет?

– Не дай бог! – вырвалось у мальчика Лиски…

Я проводил его домой, он не привык к алкоголю, и я побоялся отпускать его одного. Он жил в большом двухэтажном частном доме, окна его приветливо светились. Андрей долго возился с запором калитки, и мне показалось, что ему не хочется идти домой – он стал словно меньше ростом. И я подумал, что Лиска была самым ярким событием в его жизни и ничего ярче у него уже не будет, а будут оставшийся в прошлом веке Зареченск, строгий батя и предприятие «Арсенал» – гирей, привязанной к ноге.

Мы попрощались, и я пошел к дому Лиски. Дождь к тому времени припустил уже вовсю. Тяжелые капли колотили в размокшую землю, вздувая пузыри на лужах, мокрый Ленин призраком угадывался в свете единственного синеватого фонаря.

Я нашел ее дом почти на ощупь – здесь стояла кромешная тьма. С трудом открыл скользкую калитку, прошел по заросшей неровной дорожке, уклоняясь от дружеских объятий репейника, поднялся на крыльцо. Сунул пальцы в щель над дверью и сразу же наткнулся на острый холодный ключ. Совершая чудеса эквилибристики, я умудрился всунуть ключ в замочную скважину, повернул его, и дверь неохотно подалась.