Эти объятья были самыми крепкими за всю жизнь, насколько себя помню. И последовавший за ними поцелуй в засос был страстным, неожиданным. Просто секундная пауза и гнев и боль в глазах капитанши сменилась на милость и тепло, которым так хотелось с кем-то поделиться. Его просто столько накопилось внутри, что грозило испепелить изнутри, сжечь дотла. И поскольку в этот момент рядом был лишь я, вся эта волна досталась мне.

Ленка была высокого роста. Раньше такие девушки звались топ-моделями. Но новый мир диктует свои условия, и в нём им приходилось носить снайперскую винтовку. Как бы то ни было, головой Ленка упиралась в стенку и билась при едва начатых движениях. Ей было неудобно и пришлось подняться. Объятья капитанша не отпускала, чтобы я не передумал, так что пришлось подняться вместе с ней. Лишь усадив её пятой точкой на столик, я получил ослабление в хватке. И стал чуть свободней дышать.

Я не знаю, как так получилось долго одеваться, но одежда слетела с обоих за какие-то мгновения, оказавшись разбросанная по всему купе.

Жадные поцелуи, объятья… её свесившиеся ноги со столика забавно дёргались, реагируя на ласки руками. Наконец, обхватив меня за плечи, она прижалась всем телом. По коже как волна огня прошла. С этого момента верх вновь взяло животное начало.

Она мне не родная дочь, в конце концов.

Мир за пределами меня, за пределами интимного тепла, для неё сейчас не существовал. Лишь крепче впилась пальцами в плечи, наверняка оставляя на коже заметные любому доктору следы.

Придётся избежать обследования или перевязок.

Продолжая движения, дыша как паровоз, ощущал на себе нежные руки. Понял, что что-то с этого дня пойдёт не так. Совсем не так. То ли все последующие перевязки не обойдутся без последствий, то ли Ленка перестанет дежурить одна...

На свет солнца и свежий воздух на улице удалось попасть лишь час спустя.

Алиса ещё долго не попадалась на глаза, а при встрече всегда отводила взгляд, но позже ни за обедом, ни за ужином я так и не услышал и намёка на то, что произошло сегодняшним днём.

Похоже, этот секрет остался между нами.

Надолго ли?

* * *

Тепло. Солнечно. Воздух прогрелся градусов до десяти выше нуля. Небывалая теплынь для современной весны, снег активно тает. Небо чистое, синее, как некогда глубокое море. Все тучи исчезли, на небосводе лишь мелкие клочки раскатанной ваты. Душа поёт, на глаза наворачиваются слёзы.

Погода слишком хороша для этого траурного мероприятия. Но память - всё, что у нас остаётся от ушёдших от нас людей. Ушедших в иной, лучший мир. И мы будем помнить своих павших товарищей до последних дней. Пока живы мы - живы и они.

Три символических холмика земли почти у самой железной дороги. Поверх могильные холмы обложены камнями и лежат на них гильзы из-под патронов, пустые рожки и личная вещь каждого. У младшего сержанта Фёдора Гордеева - старый потёртый нож со сломанной ручкой, который не взял с собой в поход, у старшего сержанта Егора Ряжина - ремень с погнутой солдатской пряжкой, которую так и не подчинил, у майора Андрея Сергеева - пачка сигарет. Но не сигареты в ней, а аккуратно свёрнутая фотография жены, погибшей на Войне.

И всё…

Все прочие вещи разошлись по рукам. Живым они нужнее. Каждый, кто будет носить вещи погибших ребят, использовать их ножи, патроны или оружие - будет помнить, ЧЬИ они и лишний раз помянет добрым словом бойцов, которые умерли, чтобы мы жили.

Я только сегодня узнал их имена. Алфёров даже припомнил имя майора - Андрей. Так когда-то назвал вскользь майор сам себя, обращаясь к себе вслух с каким-то вопросом в час отчаянья. И не по годам чуткий слух старичка уловил этот возглас.

Вроде надо что-то сказать, но слова застряли в горле. Просто физически не могу говорить. Для всех прочих они просто герои. Мы все герои, как сказал глава анклава, отправляя нас с перрона в первый день. Заочно.

Не могу вымолвить и слова о смерти майора Сергеева, лишь заочно назвать его братом.

Мы скорбим.

Все сорок человек стоят вдоль состава и смотрят на три нелепых холмика, возведённых перед городишком Спасском-Дальним. Лица мужчин суровы, девушки стоят бледные, с платочками. Часть плачут навзрыд, часть смахивают слёзы. Все сочувствуем потере… не опуская автоматов.

– Земля вам пухом, - бормочет Кузьмич.

Подлый разум рисует передо мной, что совсем не под землёй они лежат, а растащены кости по половине Уссурийска.

Не лопаты и люди стали их могильщиками, а зубы и когти белёсых тварей-мутантов. И мы ничего не можем с этим поделать. Страх за срыв операции, ответственность за сотни жизней - всё давит тяжким бременем на плечи и не позволяет всегда поступать по-людски. Потому нелепые холмики, а не настоящие могилы. Никто ТУДА возвращаться не собирается.