Освобождённые от белья тазики, корыта, и прочие свободные ёмкости дежурные заполнили технической водой. Грязь под ногами, что осталась после дневных уличных работ, никак не связывалась с принятым порядком. На Варяге, как на любом корабле, должна быть чистота!

– Говорит адмирал нашего бравого корабля. Технарям собраться в полном составе в голубом вагоне.
– Обронил я в рацию. Рации были в каждом жилом вагоне, так что услышат все.
– Поскольку техники работали сегодня меньше всего, не считая возведения навесов над турелями и всеобщей работы на дожде, от них зависит наша чистота полов. Тряпки взять, воды в тазиках у вас валом. Так что равномерно распределиться по вагонам и вылизать всё до блеска. Оба учёных деятеля: Макар и Азамат, так же принимают участие в этом весёлом мероприятии.

Люди с обоих жилых вагонов без спора принялись выполнять команду. Какой там спорить, когда из рабочих на улице торчали все, а из военных, в число которых входили и разведчики-рейдеры, хоть и треть, но остальные две трети распределились по дежурству на сутки вперёд. Всем работа в равной степени.

Поезд затормозил. Скорость было небольшой - мы все так же осторожно тащились по рельсам - но качнуло ощутимо. Показалось даже, что Кузьмич или кто-то другой дёрнул стоп-кран.

– Василь Саныч, тут человек на путях.
– Донесла рация голос машиниста.

– Человек? В смысле живой человек?

Кузьмич хмыкнул.

– Живее всех живых. Стоит руками машет. Не слышно, что говорит. Ругается вроде.

– Сейчас буду. Без меня наружу не выходить, дверь не открывать.

– Я и не собирался. Он при ружье. Бронестекло, конечно, не пробьёт, но мало ли.

Ещё дождевик не лёг поверх не до конца высушенной верхней одежде и броннике, как у моего купе уже стоял Сергеев с половиной группы военных.

– А вы чего навострились? Я команды не давал, - напомнил я.

Сергеев хмуро ответил, напоминая:

– Я перед Русланом Тимофеевичем честью клялся, что адмирал доедет до анклава в Хабаровске живой. Если та ситуация с гранатомётом была для нас несколько неожиданна, то теперь вас никто в бой первым не отпустит. Я ясно выразился, товарищ Громов? Чудить больше не станете? Или вас связать, чтобы наверняка?

– Не стану, если не придётся. Идём, майор.

Быстро пробравшись до паровоза, мы, толкаясь с Кузьмичём, несколько мгновений вглядывались сквозь бронированное стекло на суетливого тощего деда, который никак не желал успокаиваться и упорно махал руками и двуствольной винтовкой. Был этот дикий странник стар, до невозможности худощав. Из-под капюшона торчали длинные седые пряди, а лицо походило на высохший сухофрукт.

За плечами старика висел объёмный потёртый рюкзак. Из-под плаща торчало дуло ещё одного охотничьего ружья. Одноствольного.

Я отодвинул Сергеева и потянулся к щеколдам на двери. Взгляд упал на счётчик Гейгера в углу, стрелка показывал допустимый радиационный фон за бортом. Щеколда отодвинулась вбок, дверь отворилась, и сердце ускорило ход. Чёртов холодный дождь.

Майор всё же позволил мне вылезти первым, но тут же с ребятами выстроился передо мной с автоматами наперевес, защищая грудью от незнакомца, и прочих возможных угроз.

– Привет, дед.
– Обронил я.
– Хочешь разговора - убери ружьё. У меня ребята нервные. Пристрелят, потом спросят, чего хотел.

– Вы куда прёте?
– вместо приветствия огорошил всех дед хриплым баритоном. Ружьё он всё же убрал за плечо.
– Вы на этой железяке в эпицентр попасть хотите? Весь Уссурийск в радиации! Наглотаетесь и подохните. Почём зря.

– Каков радиационный фон? Ты был там? Счётчик есть?

– Да уж хватит, чтобы сдохнуть.
– Выпалил дед, сверля взглядом то меня, то Сергеева. Затем без дальнейших слов зашагал в сторону леса, пытаясь быстро раствориться в дожде. Видимо посчитал своё дело сделанным - предупредил. А поезда такие до Войны каждые десять минут ездили. Эка невидаль.

– Погоди, дед. Куда ты?
– Рванул я следом.
– Нам же надо провести состав через часть Уссурийска. Ты брёл по рельсам? Целые? Ну, скажи ты хоть что-нибудь!

Дед повернулся, зыркнув тяжёлым взглядом. Приоткрытый рот был без половины зубов.

– Какие тебе рельсы, когда корыто ваше железное так радиацией пропитается, что жить не захотите. Ну, какие? Ты Таранова слушай. Таранов дело говорит! Подохните все, и хоронить некому будет! А ежели тебе кто другое скажет – его не слушай. Таранова слушай. Таранов дело говорит – сдохните!