Шрифт:
2
Обшарпанное здание ЧК, Все пулями израненное зданье, И ты в кожане У броневика В тугом кольце Кулацкого восстанья. Граната нагревается в руке, В другой — наган застыл в оцепененьи, В стремительном, Отчаянном броске Свое ты начинаешь наступленье. Я на плиту надгробную твою Гляжу и вижу: Не хватает даты. Не в материнских муках, А в бою — Известно всем! — Рождаются солдаты. 3
Закат землей и тучами зажат, Безмолвно рвутся солнечные нитки. А под ногами грудою лежат Листвы осенней Золотые слитки. Я равнодушен к золоту. Его Родня не оставляла мне в наследство. Но не забыть вовеки мне того, Как бескорыстью обучали с детства. Отец, не раз рассказывал ты мне, Как вас особняки огнем встречали, Как после схваток В зыбкой тишине Богатство контры Вы конфисковали. И груды бриллиантов и часов Не в сейфы с хитроумными замками, В кладовку запирали на засов Чекисты огрубелыми руками. Зачем замки? Уездное ЧК Любые воры обойдут далече: Они-то знают, как тверда рука Бывает у «товарищей» при встрече. И вдруг, как будто по лицу — удар, Начальник ваш краснеет, как мальчишка: — Сегодня заглянули на базар, А новичок — сбывает золотишко! Он взял в кладовке лишь одно кольцо! Простить его? Но звался он чекистом… Смотрела Революция в лицо Усталым трибуналом неречистым. И перед строем замерших бойцов Ударил выстрел Коротко и внятно. Седое поколение отцов, Твоя непримиримость мне понятна. И у меня пробилась седина, Но не расстанусь с вашими словами: «Твориться Революция должна Лишь чистыми сердцами и руками!» 4
На бреющем — проходят облака, А может, это пролетает время В тяжелых сгустках Вдаль Издалека Над горем И над радостями всеми? Оно летело так же и тогда, Сгущая в дни Минуты и мгновенья, Когда, отец, Менял ты города С армейским кочевым подразделеньем. Приказ: «Из Минска ехать на Урал» — Теперь нужны милиции солдаты. Опять в горах грохочет не обвал, А выстрела бандитского раскаты. И молния раскалывает мрак, Рванули будто молнию из ножен. Ты так хотел уехать на рабфак, Но сам себе сказал ты: «Кто-то должен…» Давно, отец, другие времена, Но мир, отец, по-прежнему Так сложен, Что нам порой бывает не до сна, Но ты же повторял мне: «Кто-то должен!» И шел в ЧК, И ехал в дальний полк, Шел охранять, Что с боем было взято. Не жертвенность в твоих словах, А долг. А долг — Источник мужества солдата. 5
Ну, кто придумал, что всему свой срок? Ты шел домой, нестарый, но усталый. Болезнь тебя Нежданно Сбила с ног, Как с той, гражданской, Выстрел запоздалый. Наверно, с ней бы справиться не смог! Но тут — война, И, напрягая силы, Вставали инвалиды за станок, И мальчики снаряды подносили. Я утверждаю: знали о войне. Солдат-посыльный постучался резко Еще за месяц — в майской тишине, Придя с военкоматовской повесткой. Звезда упала в клумбу во дворе И стала светляком зеленоватым. Отец шагнул из дома на заре, А возвратился Только В сорок пятом… 6
Ох, память сердца, Как она крепка! — Вновь обжигает горестью вчерашней, И вновь в руке — отцовская рука: Мол, я солдат, и мне совсем не страшно! Он умирал. И говорить не мог. Но ясно слышал: Плачут домочадцы. Он умирал, Но от земных тревог Упорно не хотел он отрываться. Вот так идут, наверно, на расстрел И смотрят не на дула, А на пашни, И вспоминают: «Что же я успел? Солдатом был — И мне совсем не страшно!» Лишь знать бы точно, Что наследник твой Продлит тобою начатое дело, — И насладится теплою землей В последний миг Распластанное тело. Потом в граните воины встают, Бессильны грозы, И бессильны стужи! — Нам жизнь свою они передают, Как будто безотказное оружье. Так и, отец, Ты все мне передал Своим рукопожатием прощальным… А в небе тучи, Словно глыбы скал, Уже грозятся грохотом обвальным. И вечер тени сильно удлинил, И добираться далеко до дому. …Прости, отец, Что редко приходил К тебе я Не гранитному — Живому. ЧЕКИСТ
«Еще могилой больше на земле…»
РАННИЕ СЕДИНЫ
БОЕВЫЕ ОРДЕНА