Рябиновые зори
вернуться

Сорокин Лев Леонидович
Шрифт:

«Вон Смольный!..»

Вон Смольный! Словно друга я увидел! Я говорить могу с ним без конца. Порою годы, А порой обиды Разоружить пытаются сердца. Но сердце бьет их, Бьет, не успокоясь, Ударом отвечает на удар, Пока Красногвардейцем Смотрит Совесть, Пока Октябрь наш — В сердце — Комиссар!

«Берегите громкие слова!..»

Берегите громкие слова! Их народ вынашивал веками, И у них особые права — Над землей гудеть колоколами! Как знамена, громкие слова Расчехляла Русь, Готовясь к бою, Если позади тебя — Москва, А враги стоят Перед тобою!

СОЛДАТСКОЕ ПОЛЕ

Возле Волгограда тридцать лет существовало заминированное поле. Шесть молодых солдат во главе с командиром разминировали его. Поле назвали «Солдатским полем».

Поле, что засевалось войною, Тридцать лет распахать не могли: Под нависшей густой тишиною Мины взрывами не проросли! Обходили его стороною, Горевали над гиблой землей. …Над упрятанной в Землю Войною наклонился минер молодой. Как обидно, обидно погибнуть, В мирный день помогая селу. В дни войны, может, делали мину Материнские руки в тылу? Только надо над смертью нагнуться, Отвинтить от запала Войну, А потом — С головой окунуться И зарыться в степную весну! Ах, Солдатское поле! Пожалуй, Не назвать это поле точней! Вышла девочка — с яблоком алым, Нежно светится небо над ней. И пришла золотисто пшеница На Солдатское поле сейчас, Чтобы в пояс не раз поклониться Тем, кто землю для радости спас. Нет, наверно, счастливее доли — Для живущих сегодня людей: Чтоб всю землю в спасенное поле Превратить нам при жизни своей.

ПАРНИ

Мадонны с тонкими чертами, Христос, распятый на крестах, Глядят печальными глазами На асфальтированный шлях. Колосья клонятся густые, Как богомольцы, к их ногам: «Не пропустите, о святые, Беды к окрепнувшим домам!» Но было: самоходки били, Ломали спины у дорог. И против танков был бессилен Растиражированный бог. Недаром чаще, чем святые, За всеми селами подряд Простые парни из России В гранит одетые стоят. Они пришли — замолкли пушки, Они прошли — пожар приник. И вижу: польские старушки Украдкой молятся на них. Хлеба колышутся густые, И вдоль дорог шумят сады. Не боги — Парни из России Их прикрывают от беды.

ТАНКИ НА ПЬЕДЕСТАЛАХ

Скажи, мы приникать не стали К могильным холмикам солдат? И к танкам, что на пьедестале Сейчас безмолвные стоят? А танки в сполохах рассвета Опять последний видят бой, И вновь качается планета В прищуре щели смотровой. И танки плавятся в зарницах, И в реки рушатся мосты, И на броню летят в столицах Вслед за осколками Цветы. Потом Машины умолкают На пьедесталах навсегда. И там они напоминают Отгромыхавшие года. И у махин из русской стали Качают женщины ребят… Скажи, мы забывать не стали, Что танки не отгрохотали, Что где-то новые гремят?

НАДПИСИ

Там, где над Мамаевым курганом Мать-Отчизна высится с мечом, Я столкнулся с шустрым мальчуганом, Что по камню вел Карандашом. Девочки из города Ростова, Парни из сибирских городов, Стихнув от старания большого, Пьедестал покрыли Вязью слов. Как мне стало горько и обидно, И своим не верил я глазам, И хотелось крикнуть: «Вам не стыдно!» — И ударить с ходу по рукам. Только зря, не разобравшись, судим! Прочитал, что пишут, — В горле ком: «Никогда героев не забудем!», «Никогда солдат не подведем!», «Вам за детство мирное спасибо!» И теперь я думал об одном, Чтобы на огромной светлой глыбе Этих слов не смыло бы дождем! Все, что молодые здесь писали, Я бы яркой краскою обвел! Книгу бы из мрамора и стали Для таких бы записей завел! «Не забудем!» — Кто-то пишет снова. Все простить за это я готов Девочкам из города Ростова, Мальчикам из волжских городов!

СТОРОЖ

В лесу, у школьных огородов, Стоял березовый шалаш. И от восхода до восхода В нем находился строгий страж. Мальчишка с палкой суковатой, Он ждал, что, может, вор придет, Тогда узнают все ребята, Кто сохранил им огород. Те дни, как будто эшелоны, Летели к фронту. День за днем. И хлебных карточек талоны Служили нам календарем. Готовый будто бы к походу, Картофель армией стоял. Мальчишка шел по огороду, Слюну голодную глотал. Он знал: напечь картошки может, Она в земле здесь, рядом… вот… Но он хранил и от прохожих, И от себя тот огород.

НА ВЫСОТЕ

И. Акулову

Солнце встало. Небо сине. И подъем крутой-крутой Там, где горбится Россия Безымянной высотой. Мой попутчик смотрит с болью: — Подожди, водитель, стой! Нераспаханное поле Все засеяно войной. Гильзы выставили спины, И, калеча косогор, Притаившиеся мины Прорастают до сих пор. И глубокая траншея Делит поле пополам. Мой товарищ перед нею Наклонился не к цветам, — Так, наверно, археолог Ворошит останки дней. Держит он в руке осколок Давней юности своей. Здесь и танки, и пехота Гнули Курскую дугу. Здесь товарищ поднял роту, Чтоб ударить по врагу. И на этом самом месте С пулей встретился тогда. В наших книгах, В наших песнях Остаются те года. Среднерусское раздолье — Он глядит по сторонам. А траншея делит поле, Жизнь и сердце Пополам.

«Жалеть абстрактно…»

Жалеть абстрактно Многих можно. А ты соседу помоги, Когда в ночи скрипит тревожно Сустав искусственной ноги. В окне безмолвные зарницы И облаков высокий дым. Ну кто к соседу постучится, Коль мы с тобой не постучим? Быть может, бой на полустанке Грохочет в памяти его. И он горит в подбитом танке, Как в дни солдатства своего. Пылает сердце — Не одежда, Он ищет выход из огня. И на соседей Вся надежда — И на тебя, И на меня! Дверь люком танка распахнется, И это сделать мы должны. А не успеем — Задохнется он в лютом зареве войны!