— Наверное думаешь, что в самом деле загнал меня в угол? — спросил Илья и, поискав глазами свое кресло, уселся в него. — В сущности, вопрос сводится к различию красоты в органическом и неорганическом мирах. Я не имею готового ответа, однако, попробую рассуждать вслух. В первом, очевидно, доминирует гармония, целесообразность, закономерность, в другом — бросаются в глаза хаос, игра случайных сил. Такое впечатление, что их создавали разные творцы. Я не могу себе представить, чтобы одна и та же рука, бесконечно искусная в одном деле, была столь безнадежно бездарна — в другом. Неужели одна и та же рука встраивала радиолокационную станцию и сложнейший компьютер в ничтожную комаху, а в другом случае она же нагромождала грандиозные, бессмысленные кучи камня, расстилала миллионы квадратных километров песчаных и снежных пустынь? Да что там! — целую планету-пустышку, ненужное, бездарное скопище камней создала? Ни одной правильной линии… хоть бы один куб, или шар! Слепая, грубая, расточительная сила! А рядом — тонкая, изысканная… бесконечная фантазия, изумительная гармония.

Андрей любил Илью в такие мгновенья, когда тот горячился и в полемическом пылу соскакивал с боевого коня своего — логики.

— Уж не отрицаешь ли ты красоту в неживом мире, в первозданном хаосе? — спросил он с подлинным удивлением в голосе.

— Отрицаю! Не может быть красоты…

Илья запнулся — Андрей не мог сдержать улыбки.

— Ни в горах, ни в закатах?! — взвинтил интонацию Игорь.

«Попался? Неужели попался?» — нахмурился Илья и серьезно задумался. — Да, ни в горах, ни в закатах! — наконец твердо произнес он и осторожно пошел дальше. — Они красивы лишь в той мере, в какой мы одухотворяем их — привносим смысл, целесообразность, закономерность. Мы примеряем к ним собственные начала, они падают на хаос и вырывают из его случайных кривых и бликов гармоничные, родственные нашему восприятию.

— А почему, в таком разе, не распространить то же самое на органический мир? Может, мы и в нем видим только собственное отражение? Вы, часом, не соллипсист? — спросил Игорь.

— Я? Пожалуй, только — объективный соллипсист. А вы кто? — парировал Илья.

— А я… э-э-э, субъективный материалист, — осклабился Игорь.

— Ну, Бог с ней, с красотой, — поспешно вмешался хозяин дома. — Меня заинтересовала мысль, Илья, которая просвечивала сквозь твои рассуждения. Не думаешь ли ты, что мертвая материя существовала всегда, а творческий акт состоял в том, что Создатель вдохнул в нее жизнь? Использовал ее для создания некоего подобия себе? Ведь разумное, которое мы видим во всем живом, не могло возникнуть, сколько бы не сталкивались молекулы? Представляю: они сталкиваются, соединяются и рассыпаются бесчисленное количество раз, как вдруг какая-то коалиция не пожелала распасться и наоборот — начала притягивать к себе и пожирать других, организовываться и к чему-то стремиться…. Абсурд? А размножение, воссоздание себе подобных? А старение и смерть! Нет, старик, возникновение жизни я не могу воспринимать иначе, как чудо.

Игорь перешел к Андрею на диванчик, и теперь они сидели равнобедренным треугольником, в вершине которого — Илья в кресле, перед ним на полочке полрюмки коньяка, которую он только двигал и поворачивал двумя пальцами вот уже добрых сорок минут, а в основании — Игорь, подперев голову кулаком и сильно щуря без того маленькие глазки, и — Андрей — самая колоритная фигура. Левой рукой он подтянул джинсовую ногу высоко на бедро левой, а правой теребил и совал в рот кончик роскошной бороды. Иногда он прерывал свое занятие, чтобы помахать, покачать бутылкой и налить в собственную рюмку. Светлые глаза его заволокло знаменитой русской добротой.

— Чудо, чудо и есть! — воскликнул Илья. — Среди бесконечных пространств и каменных пустынь затерялась уникальная лаборатория! Все сошлось как нельзя удачнее — и температура, и кислород, и магнитное поле, и гравитация, и наклон оси, и вода… На других планетах всегда чего-нибудь то ли не хватает, то ли в избытке, а тут сошлось чудесным образом!

— И кто-то же руководил лабораторией, — сказал Андрей, — или она взбесилась, твоя лаборатория? Сумасшедшая материя! Ха-ха-ха…

— Но и Создатель твой большим умом не отличался. Зачем было создавать сотни миллиардов звезд, чтобы заняться экспериментом на Земле, вмешиваться в недостойные мелочи?..

— Тебе, смертному, не понять Божьего замысла.

— Но ведь Он создал меня по подобию своему, значит, и мыслить я должен, как Он… Или Он намеренно ввел меня в заблуждение?

— Дьявол вводит тебя в заблуждение, а Господь испытывает.

Илья встал, потянулся и со смехом сказал, обращаясь к Игорю:

— Всегда этим кончается, с чего ни начни. Кстати, а с чего мы сегодня начали?

— С музыки, — едко улыбнулся Игорь, — оба такие меломаны…

— Ах, да, — кивнул Илья, подходя к полкам с пластинками. — Дело в том, что у Андрюши патологическая страсть к всевозможному авангарду, ко всему темному и непонятному. Вот, например, тоже его любимец, — Илья показал пластинку Шенберга, — а все потому…

— А почему, между прочим, ты не любишь его? Ведь чего-чего, а разума с логикой у него навалом.

— Вот именно — голый разум и голая логика. Возможно, у него и много всего, но музыки и страсти нет.

— Смотря как понимать музыку…

— Ладно, ладно, хочешь эксперимент? У тебя не так уж много его вещей, должен знать их… Так вот, я буду ставить, а ты говори, что это. Идет?

— Старик, сейчас не то настроение, чтобы слушать Шенберга.

— Ах, не то настроение! А у меня никогда нет настроения слушать его или Веберна и иже с ними. Распад, разложение… деморализует… О, у тебя есть Арита Франклин! Обожаю! Можно, поставлю? — спросил он и, не дожидаясь ответа, поставил на проигрыватель с ловкостью фокусника черное зеркало пластинки.

Андрей улыбнулся:

— И как это сочетается в тебе с любовью к Вивальди и Баху — убей меня, не понимаю.

Арита Франклин принялась не спеша накручивать страстную мелодию на нервно пульсирующий ритм.

— А знаешь, между Бахом и этой музыкой нет никакой пропасти. Недаром возникли «Play Bach» и «Swingle Singers». Немного подчеркнуть ритм, и из Баха получается превосходный swing.

— Н-да, однако, если бы сейчас звучал Бах, ты не говорил бы и не делал своих движений пальцами… — заметил Андрей.