Помню, был такой смешной эпизод в 77-м году. Шло общее партийное собрание московской писательской организации. Выходит поэт Лазарев, он тоже писал песни, но немного. Говорит: «Все вы помните, как жил Фатьянов. Помните, как Коля Рубцов деньги «стрелял». А знаете, сколько заработал за 76-й год поэт-песенник Дербенев?» Кстати, хороший был песенник, недавно умер. Председателем собрания был Михалков, небедный, скажем, человек. Он спрашивает: «Ну сколько?» – «Сергей Владимирович, у вас челюсть отвиснет». – «У меня не отвиснет». – «147 тысяч». Тут у Михалкова челюсть и отвисла. Представляете, в 76-м году – и 147 тысяч! Потом был дикий скандал, урезали процент с песен, а песенники чуть не убили этого Лазарева. Он теперь в Америке живет…

Сегодняшние песенники получают за тексты сто-триста долларов. А уж о том, как проследить исполнение, и речи быть не может. Придешь к исполнителям, а у них охрана будь здоров! Попробуй спроси.

Не ошибусь, если скажу, что тех, кто зарабатывает сегодня исключительно литературным трудом в России, наверное, человек тридцать-сорок.

– Значит, это не странная профессия – писатель, литератор?

– Пушкин тоже писал, что он литератор.

– Но он еще и служил.

– Не всегда. Он стал историографом официально незадолго до смерти. Пушкин назывался литератором, потому что пытался зарабатывать литературным трудом, издавал журнал…

– И оставил после своей смерти двадцать пять тысяч долгов, которые оплатил Николай I.

– Тут я единственное могу сказать: не надо было жениться на красавице. Я думаю, что если бы я женился на Наталье Николаевне, то никакому царю не хватило бы денег за меня расплатиться.

Что значит сегодня быть профессиональным литератором? Это значит уметь все. Я называю себя прозаиком. Но стал еще и драматургом. Сейчас Говорухин ставит мою пьесу во МХАТе имени Горького. Но я умею написать рецензию, статью, вел колонки в «Труде», в «Московском комсомольце», в «Собеседнике», могу взять интервью. Могу написать сценарий. Сейчас, кстати, возглавляю сценарную группу стосерийного фильма «Салон красоты» на ТНТ. Писал сценарий восьмисерийного фильма «Поцелуй на морозе», который прошел на РТР. Издавал журнал «Реалист». По моей инициативе вышла «Антология русской поэзии двадцатого века», выходит еще одна – «Антология русской словесности», где собрано триста имен молодых литераторов.

– Значит, вы преуспевающий человек?

– В общем, я неплохо зарабатываю.

– Как же тогда совместить этот успех со словами Герцена «Мы не врачи. Мы – боль»?

– Герцен, между прочим, с голоду не помирал. И Пушкин тоже. В основном его долги были карточными, он же был азартным игроком. Достоевский тоже проигрывал все свои гонорары в карты. Тургенев был просто богатый человек. Некрасов был одним из удачливейших предпринимателей своего времени.

Вы путаете разные понятия. Писатель существует в двух плоскостях. С одной стороны, он как частное лицо не хочет, чтобы его дети голодали, а жена ходила в обносках. Поэтому он работает, зарабатывает. Это совершенно нормально. И я не понимаю того писателя, который всех заморил голодом, потому что пишет гениальный роман. Уверяю вас, человек, который заморил голодом всю семью, ничего хорошего не напишет.

Приведу интересный пример, сам недавно вычитал. Михаил Булгаков женился последний раз на женщине достаточно сложной и требовательной. В 1938 году он, уже будучи автором «Мастера и Маргариты», принимает участие в конкурсе на лучший учебник по истории для пятых-шестых классов. Он отложил все ради написания этого учебника только потому, что была объявлена премия победителю – тридцать тысяч рублей.

Он не голодал. Он хотел жить так, как он жил в период триумфальной «Зойкиной квартиры», в период «Дней Турбиных». Он хотел жить хорошо. Это совершенно нормально. Но человек ради того, чтобы хорошо жить, должен работать, а не продаваться.

Я следующим образом делю современную интеллигенцию. Одни, чтобы жить хорошо, работают на износ, берутся за любую работу, оставаясь при своих взглядах. Например, я десять лет был убежденным антиельцинистом, за что меня и с телевидения выгоняли.

А есть другие люди, которые тоже терпеть не могли Ельцина, но пошли работать в услужение режиму, говорили то, что они не думают. Они больше зарабатывали, чем я. Зато я сейчас чувствую себя человеком, который за десятилетие поношения и разгрома страны ничего не сделал для поддержки этого человека, а боролся за то, чтобы ельцинизм кончился как можно скорее.

– И что? Ельцин ушел потому, что у него срок кончился.

– Он ушел досрочно. Это важно.

– Но ведь не потому, что вы против него боролись. Он же не испугался вашей борьбы с ним.

– Испугался. Но это не значит, что это сделал именно я. Таких людей было много. Кончилось тем, что он стал самой ненавистной фигурой. Это сделали мы.

– Насколько я заметил, в московской творческой интеллигенции преобладают державники. В провинции ваши коллеги, как мне кажется, больше думают о самом искусстве.

– Знаете, можно думать о державе и писать лирические повести. Меня часто обвиняют, что у меня много эротических мотивов в прозе. Один критик даже назвал мою прозу «вагинальным реализмом». Но гражданское самосознание не обязательно должно быть именно у писателя. Оно может быть у инженера, у врача, а может и не быть. Я встречал врачей, которые были страшными патриотами. И встречал врачей-либералов, которым все равно, где жить: «Да какая разница, где я буду жить: в России, в Канаде, в Китае? Психи и в Китае есть, я же психиатр».