На клиросе началось пение псалмов. Чистые, неведомые ранее князю голоса наполнили храм неземными звуками. Князь никогда не слышал подобного пения. Он умилился, на глаза навернулись слезы. Князь простоял в церкви всю всенощную и почувствовал, как в нем просыпаются незнакомые ему прежде душевные силы. В нем пробудилось сердечное смиренномудрие, которое спасает человека от греховного падения, поднимает его из самой глубокой бездны. Он ощутил потребность молитвы, хотя и не знал, что такое молитва. В этот миг сотворилось малое чудо: священник Григорий уловил движение в груди Владимира и открыл ему суть молитвы, возносимой к Богу.

–  Молитва Иисусова - общее дело у человека с ангелами, - сказал Григорий.
– Молитвой люди скоро приближаются к ангельскому житию. Молитва - начало всякому доброму делу, она отгоняет от человека тьму страстей. Носи молитву, как крест, - обращался священник к князю, - и будет душа твоя прежде смерти равноапостольной.
– Святой старец увидел с амвона храма будущее Владимира.
– Молитва есть божественное веселие. Это драгоценный меч, нет другого орудия, которое бы более посекло бесов…

Не помня как, но князь Владимир подошел к самому амвону и мог достать священника Григория рукой. А священник, радуясь тому, что князь пришел в его храм, возносил слова о молитве с такой силой убеждения, что они, словно живые существа, проникали в душу Владимира и приносили ему невыразимую сладость. Он забыл о земной жизни и всё содеянное им в прошлом счел за сор и пепел.

Но тут нахлынуло другое. Князю Владимиру стало страшно от своего смирения: как жить дальше, как искупить грехи, очистить душу? Всё ещё уповая на Перуна, Владимир попытался получить у него ответы и принялся шептать его имя. Но в христианском храме идолищу не дано говорить. Божественное пение стояло преградой на пути языческих символов. Да и что мог посоветовать бездушный Перун, в лучшем случае повелит взять в руки меч и поднять его на иноверцев. Однако душа Владимира, согретая боготворческим теплом Григория, взбунтовалась бы против Перунова совета.

Священник же, не притесняя князя своим словом, лишь посоветовал ему помнить о силе рассуждения.

–  Не живи безрассудно, - говорил Григорий с амвона, - ибо безрассуждение приводит ко злу. Лучше быть согрешающим и кающимся, нежели исправляющимся и возносящимся. Господь Бог да вразумит тебя, - обращался Григорий к Владимиру, - и утвердит исполнить его волю, священные заповеди и добродетели.

Григорий снова осенил Владимира крестом и окурил ладаном, после чего ушел в алтарь через открывшиеся перед ним царские врата.

Князь понял, что ему пора уходить, и стал выбираться из плотного окружения верующих, которые узнали его. В храме возник говор, и даже ропот: христиане заметили вторжение в свой храм языческого нехристя. Но вскоре ропот утих, потому как многие рассудительные прихожане увидели, что князь пришел к ним не со злым умыслом, но в поисках себя и Бога. Когда Владимир вышел из храма на паперть, за его спиной послышались возгласы, сперва робкие, потом уверенные, громкие:

–  Слава нашему князю! Слава!

–  Да хранит его Господь Бог!

Однако похвала ударила князя больнее, чем бранное слово и ропот. Он поймал себя на мысли о том, что христиане прославляли его за отступничество от своих богов, от язычества. Владимир вошел во гнев. «Ан не бывать сему!
– воскликнул он в душе.
– Ноне же принесу в пантеон щедрые дары и жертвы». Но какая-то властная сила заставила князя обернуться, и он увидел счастливые лица своих подданных и услышал крики киевлянок: «Князь, солнышко, спасибо, что навестил нас! Да вознесем хвалу за твое здравие!» Все они земно кланялись.

Гнев как возник в князе, так и погас, грудь его омыло теплом, на глаза набежала слеза. И сам князь, чего никогда с ним не бывало, в пояс поклонился горожанкам. Он возвращался в свои палаты умиротворенный, полный жажды творить добро. Уже наступило раннее утро, и князь радовался пробуждающейся жизни.

Посещение князем Владимиром христианской церкви вскоре стало ведомо всем горожанам, как детям Иисуса Христа, так и детям воинственного Перуна. Жрецы в языческом пантеоне на Священном холме пришли в ярость. Драгомил был особенно неистов. Он в тот же день послал гонцов в пять земель, чтобы там вынесли осуждение великому князю за попрание языческих канонов. Оттуда вскоре явились в Киев языческие старейшины. Прислали своих судей Новгород, Белгород, Смоленск, Любеч, Чернигов. Как раз накануне совета жрецов в Киеве скончался именитый боярин Ик-мор, соратник отца Владимира, Святослава.

Жрецы решили устроить пышное сожжение покойного боярина и вместе с ним его жены, цветущей по молодости лет Прекрасы. Драгомил велел воеводе Добрыне передать князю Владимиру, что его ждут в назначенный час на обряд сожжения боярина и боярыни. Выслушав Добрыню, князь сурово сказал:

–  Сему не бывать: Прекрасе жить и растить детей и внуков.

–  Великий князь-батюшка, сын великого князя Святослава-язычника, - начал небывало торжественно Добрыня, - старший жрец Богомил новгородский грозится наслать на тебя злых духов и гнев Перуна, ежели не придешь на обряд. И Прекрасу жрецы не упустят, соблюдут свой канон.