— Спасибо, — сказал Павлик. — Я лучше возьму вот этого вяленого бычка. Так вы, значит, не шахматист?

— Да нет же! Если вы хотите предложить мне партию, то я заранее пас. Партнер я никудышный.

— А кто же вы по профессии?

— Я музыкант, если это вас так интересует.

Признаться, Павлика это действительно интересовало. В этом маленьком мускулистом человеке было что-то такое, что вызывало острое любопытство. В нем что-то не стыковалось: инвалид — и прекрасно тренированное тело, подобострастие на перроне — и самоуверенность сейчас. Потом эти громоздкие желтые чемоданы…

Павлик чувствовал себя лопоухим щенком, которого сунули носом в свежий «говорящий» след, а затем приказали: ищи сам. И азартно, и любопытно, и ни черта непонятно.

— Музыка — это хорошо, — сказал Павлик. — Рояль, скрипка, всякие там валторны…

— Между прочим, я музыкант-эксцентрик. Что это такое? А вот, пожалуйста.

Он постучал вилкой по бутылкам, граненому стакану, никелированной стойке настольной лампы, даже по оконному стеклу. Прислушался, долил в стакан пива и снова прошелся вилкой. Прозвучали первые такты «Полюшка-поля». Потом взял у Павлика расческу, обернул ее бумажной салфеткой и стал весело наигрывать, не хуже чем на губной гармошке.

Но Павлик хмурился: ничего особенного. Циркач. К тому же бывший. Инвалид третьей группы по причине производственной травмы — сорвался с трапеции во время репетиции. А когда они официально познакомились (встали, с достоинством, как какие-нибудь дипломаты, пожали друг другу руки), Павлику и вовсе сделалось скучно. У попутчика оказалось заковыристое имя-отчество Валиэнт Захарович. «Черт те что, — подумал Павлик, — чуть ли не Валет, да только валеты лысыми не бывают».

И все-таки он ошибался — Валиэнт Захарович оказался забавным человеком. Он умел говорить ярко, красиво, увлекательно. Но это выяснилось только после третьей бутылки пива.

Потом у него были потрясающие жесты. Валиэнт Захарович вскидывал руку ко лбу, изящно скользил ладонью над лысиной, над самой макушкой рука взлетала вверх и оттуда сабельным ударом рассекала воздух вниз, влево и вправо. Если вниз, то за этим следовал неожиданный, прямой и острый, как лезвие штыка, вопрос:

— Что такое жизнь?

— Жизнь — это… это… — терялся Павлик. — Ну это борьба.

— Правильно, Павлуша. Если брать в глобальном масштабе. А если рассматривать камерно, индивидуально?

— Как это?

— Ну вот, скажем, применительно к тебе, ко мне. К каждому человеку в отдельности.

— Ну это тоже борьба… Только поменьше.

— Ха-ха-ха! — не смеялся, а трагически-снисходительно выговаривал Валиэнт Захарович. — И еще раз ха-ха-ха. Именно в этом драма маленького человека. Скажи, Павлуша, ты читал «Дон-Кихота» — роман великого испанца Сервантеса?

— Вообще-то в школе проходили.

— Так вот, этот благородный Дон-Кихот Ламанчский всю жизнь только и занимался тем, что боролся с выдуманными им самим противниками: с ветряными мельницами, с баранами. А в действительности ему не с кем и незачем было бороться. Ему надо было просто мирно жить и наслаждаться жизнью. Но он этого не понимал, потому что был сумасшедшим. Но мы-то ведь нормальные люди и должны подходить к делу с разумной точки зрения. Понимаешь, о чем речь?

Павлик покосился на маленькую загорелую руку, решительно рассекшую воздух, и трудно вздохнул.

— Понимаю… Хотя и не очень.

— Не надо выдумывать ветряных мельниц! Не надо выдумывать трудности, чтобы потом преодолевать их. Да, в жизни у каждого встречаются преграды, препятствия, согласен. Общество ставит перед человеком различные ограничения, рамки, условности. Но зачем же лезть на рожон, зачем биться лбом, когда можно спокойно обойти? И все — в рамках закона. Зачем выдумывать тебе эту так называемую «борьбу»?!

— Но иногда приходится и подраться.

— Иногда — не отрицаю. Однако в целом-то человек — существо миролюбивое, незлобивое, жизнелюбивое. Я вот инвалид, живу, не жалуюсь на судьбу, у меня и домик, и участок, и свой автомобиль. А другие озлобляются, ссорятся, интригуют.

Со многим в суждениях красноречивого соседа Павлик не соглашался, однако спорить не стал. Полезно послушать, подумать и сделать для себя выводы.

Павлик вышел в коридор, закурил. Значит, что же получается? Два подхода и две категории людей. Одни в компании с Дон-Кихотом, другие, которые не любят понапрасну подставлять лоб, ближе к музыканту-эксцентрику.

Ну если взять Федю Марфина, то тут не может быть никакого сомнения: он явно из первой компании. А куда отнести самого себя? В самом деле: куда? Павлик не из драчливых, но и не из тех, которые бродят по лабиринтам, вместо того чтобы легко и просто перемахнуть через забор.

Да, ни то, ни другое не подходит… Но почему же он должен куда-то «подходить»? Почему ему нужно искать подходящую дырку в шаблоне, чтобы туда просунуть голову? И в конце концов плевать он хотел на все это. Он просто сам по себе.