Я отворачиваюсь в сторону.

Нервно сжимаю и разжимаю ладони.

– Уорнер просто поддерживает такой своеобразный имидж, – говорю я. – Он часто ведет себя так, будто он извращенец и бессердечный монстр, но он… я даже не знаю… – Я умолкаю, переводя взгляд куда-то вдаль, на какой-то предмет, который я практически не вижу со своего места. На меня накатывают воспоминания. Уорнер улыбается. Его нежные руки вытирают мои слезы. «Все хорошо, все хорошо», – говорил он мне. – Он на самом деле…

– Я не могу… – Адам тоже не в силах продолжать. Он неровно выдыхает и продолжает: – Я не могу понять, как я должен на все это реагировать. – Он неуверенно смотрит на меня. – Так он, что же… он теперь тебе нравится, что ли? Ты с ним подружилась? С тем самым парнем, который пытался убить меня? – Он с трудом скрывает боль в голосе. – Он же на бойне подвесил меня на мясной крюк, Джульетта. Или ты уже об этом успела забыть?

Я вздрагиваю. Опускаю голову от стыда.

Я действительно забыла об этом эпизоде.

Я забыла о том, что Уорнер чуть не убил Адама, что он стрелял в Адама прямо у меня на глазах. Он считал его предателем. Для него Адам был солдатом, который приставил ему к затылку пистолет, сумел противостоять своему командиру и в итоге похитил меня и увез в неизвестном направлении.

Мне становится плохо.

– Я… я совсем запуталась, – наконец выдавливаю я через силу. – Я хочу ненавидеть его, но теперь я не знаю даже, каким образом…

Адам смотрит на меня так, как будто видит впервые и понятия не имеет, кто я такая.

Нужно срочно сменить тему и поговорить о чем-то другом.

– А что происходит с Каслом? – спрашиваю я. – Он болен?

Адам колеблется, прежде чем ответить мне. Он понимает, что я пытаюсь убежать от темы. Наконец он уступает мне. Вздыхает и говорит:

– Он очень плох. На него все это подействовало куда хуже и сильнее, чем на всех остальных. И то, что он так болезненно реагирует, отразилось и на Кенджи тоже.

Я внимательно смотрю на Адама и ловлю себя на том, что мысленно пытаюсь представить себе, что в его лице может быть общего с Андерсоном и Уорнером.

– Он даже не встает со своего кресла, – продолжает Адам. – Он просиживает на нем весь день, до изнеможения. И даже тогда, когда он отключается, продолжает спать на том же месте, никуда не уходя. Потом он просыпается утром, и все повторяется снова. Он ест только тогда, когда мы насильно его заставляем делать это, а передвигается лишь в том случае, если ему надо пройти в туалет. – Адам печально качает головой. – Мы все надеемся на то, что очень скоро он как бы вырвется из этого состояния сам. Нам было достаточно страшно потерять такого лидера, как он. Касл заведовал буквально всем. А теперь ему, кажется, наплевать на все вокруг.

– Он, наверное, все еще никак не может оправиться от шока, – высказываю я свое предположение, вспоминая, что со дня сражения прошло всего-то трое суток. – Надеюсь, что со временем ему действительно станет лучше, и он обязательно поправится.

– Ну да, конечно, – кивает Адам и начинает рассматривать свои руки. – Но нам еще надо решить, что мы будем делать дальше. Я сам плохо себе представляю, как долго мы сможем существовать вот так, как сейчас. Самое большее, через несколько недель у нас закончатся продукты, – говорит он. – А кормить сейчас нужно почти десять человек. Кроме того, Уинстон и Брендан себя еще очень плохо чувствуют. Я, конечно, старался помочь им тем, что имел под рукой, но если по-хорошему, то им требуется настоящая медицинская помощь и лекарства, в том числе и обезболивающие средства. Не знаю, сможем ли мы все это доставать. – Он немного помолчал, но потом продолжил: – Я не знаю, что успел рассказать тебе Кенджи, но когда мы доставили их сюда, они были в ужасном состоянии. У Уинстона только что спала опухоль. Нам действительно нельзя задерживаться здесь надолго. Нам нужен какой-то план.

– Да, конечно. – Я с облегчением осознаю, что он проявляет активность, а это уже хороший знак. – Да, разумеется, нужна стратегия. Что ты думаешь по этому поводу? Ты уже что-то можешь предложить?

Но Адам только отрицательно качает головой.

– Нет, я ничего пока не придумал, – признается он. – Может быть, мы сможем проникать на склады, как мы это делали раньше, и будем воровать там время от времени все необходимое. А залечь нам придется где-то в более просторном помещении, но, конечно, только на неконтролируемой территории. Но нам навсегда при этом будет заказан путь в жилые кварталы. Слишком уж это рискованно. Нас всех перестреляют прямо на улице, если мы осмелимся высунуть нос наружу. Поэтому… Нет, пока что я ничего толкового предложить не могу. – Он выглядит так, как будто ему очень совестно за свою слабость, и он нервно смеется и робко добавляет: – Но я надеюсь, что свежие мысли здесь будут рождаться не только у меня одного… Что-то вроде того.

– Но… – Я сама смущена не меньше, чем он. – Вот так ты видишь будущее? Тебе не хочется больше сражаться и сопротивляться? Ты полагаешь, что самое главное – это найти способ выживания – и все? И продолжать существовать вот так? – Я жестом указываю на дверь, имея в виду все то, что происходит сейчас там, в тесной, набитой отчаявшимися людьми комнатке.

Адам смотрит на меня, удивленный такой реакцией.

– Нет, конечно, дело не в том, что я желаю такой жизни нам всем, – оправдывается он. – Но я слабо представляю себе, каким образом мы могли бы бороться, мы же все сразу и погибнем. Я смотрю на вещи трезво. – Он нервно проводит рукой по волосам. – Я один раз уже попробовал, – говорит он еле слышно. – Я пытался оказать сопротивление и наткнулся на то, что все это закончилось кровавой бойней, на которой погибли буквально все. Я и сам не должен был выжить. Но по какой-то безумной причине я остался жить. Да, это так. И Джеймсу тоже неслыханно повезло. И, слава богу, тебе тоже, Джульетта. И я не знаю, – продолжает он, отвернувшись и покачивая головой, – может быть, мне не просто так дарована жизнь. Я должен придумать новые способы, как добывать еду и обеспечить себе и другим крышу над головой. Я не зарабатываю денег. Я уже никогда не смогу стать солдатом в этом секторе, а так как я не являюсь зарегистрированным гражданином, то и на работу мне не устроиться. Вот почему сейчас для меня самое главное – это придумать, как мне накормить мою семью и моих друзей, когда закончатся эти несколько недель. – Мышцы у него на лице напрягаются. – Может быть, где-то найдется другая такая же группа сопротивления, которая окажется умнее нас и сильнее, но только, как мне кажется, это будем уже не мы. Не думаю, что у нас появится шанс проявить себя в этом направлении.