– Ну ладно, а знаешь что? Считай, как тебе хочется. Мне уже и самому наплевать. – Кенджи отмахивается от него и закатывает глаза. – Но только не забывай, что сейчас идет война. Да пойми же ты, что ее ранили в грудь буквально пару дней назад, и она чуть не погибла. Неужели ты не можешь понять, что сейчас ей есть о чем подумать, и это «что-то» куда более грандиозное, чем ваши личные отношения? Возможно, Уорнер и безумен, но он в состоянии помочь…

– Она смотрит на этого безумца так, будто влюблена в него, – орет Адам. – Ты думаешь, я не понимаю таких взглядов? Ты думаешь, я совсем ничего не соображаю? Она когда-то и на меня смотрела именно вот так. Я ее знаю, я ее очень хорошо знаю…

– А может быть, ты ошибаешься.

– Прекрати защищать ее!

– Ты сам не соображаешь, что сейчас говоришь, – заявляет Кенджи. – Ты сам ведешь себя как сумасшедший…

– Мне было гораздо лучше, – заявляет Адам, – когда я думал, что она умерла.

– Нет, нельзя так говорить, приятель. Подумай хорошенько, прежде чем произносить подобные слова…

– Да, это действительно так, – уверенно кивает Адам. – Я говорю то, что думаю и в чем уверен сам. – Наконец он переводит взгляд на меня. Руки сжаты в кулаки, глаза так и сверкают от злости и боли, сердечной боли. – Мне было куда спокойнее думать, что ты погибла, – говорит он. – Во всяком случае, я не испытывал такой боли, как сейчас.

Стена передо мной шевелится. Я вижу только какие-то пятнышки, сколько ни моргаю, пытаясь сосредоточиться.

«Нет, этого не может быть», – повторяю я про себя снова и снова.

Это просто какой-то очередной ночной кошмар, и когда я проснусь, Адам снова будет добрым и милым. Потому что он совсем не такой жестокий, каким кажется сейчас. Во всяком случае, не в отношении меня. Никогда раньше он таким не был.

– Уж кто-то, но чтобы ты! – обращается ко мне Адам. Он смотрит на меня с отвращением. – Я же доверял тебе, говорил такое, что никому не должен был бы говорить, а теперь ты уходишь, бросая мне в лицо все то, что было между нами. Я не могу в это поверить. Не может быть, чтобы ты так поступила со мной. Не может быть, чтобы ты полюбила его. Что с тобой произошло, черт побери?! – Его голос почти срывается. – Ты просто больна на всю голову.

Я боюсь даже открыть рот.

Или просто пошевелить губами.

Я так напугана, что мне кажется, если я сдвинусь с места хоть на сантиметр, мое тело разорвется пополам, и тогда все увидят, что внутри меня ничего нет, только пустота да те слезы, которые я продолжаю и продолжаю проглатывать.

Адам укоризненно качает головой. Потом горько смеется.

– Ты даже не в состоянии отрицать этого, – говорит он. – Просто невероятно.

– Оставь ее в покое, Кент, – неожиданно и очень резко произносит Кенджи. – Я вполне серьезно тебе говорю.

– Это вообще не твое дело…

– Ты ведешь себя как полный идиот…

– Ты думаешь, меня волнует твое мнение? – поворачивается к нему Адам. – Это не твое дело и не твоя жизнь. А вот только из-за того, что она молчит из-за собственной трусости, тебе вовсе не стоит так ревностно защищать ее…

Теперь мне кажется, будто я вышла из своего собственного тела. Как будто мое тело лежит на полу, а я продолжаю при этом смотреть на Адама, который почему-то превращается в кого-то другого. Меняя свою внешнюю форму. Каждое слово и каждое оскорбление, брошенное в меня, калечит мне кости. Очень скоро я становлюсь просто лужей крови, в центре которой все еще продолжает биться мое сердце.

– Я ухожу, – заявляет Адам. – Я ухожу, но когда я вернусь, чтобы и ноги ее здесь не было.

«Только не плачь», – приказываю я себе снова и снова.

Не плачь.

Это все тебе только кажется.

– Между мной и тобой, – резко и грубо говорит мне Адам, – все кончено. Это ясно? – огрызается он. – Я больше не желаю тебя видеть. Никогда и нигде. И уж, разумеется, не в моем собственном доме. – Он сверлит меня взглядом, а его грудь вздымается и опускается. – Поэтому убирайся отсюда ко всем чертям. Чтобы к моему возвращению тебя и след простыл.

Он резко поворачивается и чеканным шагом направляется к выходу, хватая на ходу свое пальто. Распахивает дверь и с грохотом захлопывает за собой.

Я стою посреди комнаты и смотрю в никуда.

Внезапно мне становится очень холодно, я буквально замерзаю. Кажется, что у меня так же неожиданно затряслись руки. А может быть, эта дрожь идет изнутри. Я передвигаюсь чисто машинально и очень медленно, а мозг мой словно по-прежнему находится в тумане. До меня с трудом доходит, что кто-то что-то говорит мне, но сейчас это уже не так важно. Главное – забрать свое пальто, потому что очень уж тут стало холодно. Да, причем настолько, что мне обязательно надо что-то накинуть на себя. И еще, возможно, не мешало бы надеть перчатки. Я никак не могу унять эту дрожь.

Я надеваю пальто. Сую руки в карманы. Мне опять кажется, что кто-то обращается ко мне, но я никак не могу разобрать слова из-за этого жуткого тумана, который путает все мои чувства. Я сжимаю руки в кулаки и только теперь понимаю, что нащупала в одном из карманом какой-то пластмассовый предмет.

Пейджер. Я почти что забыла про него.

Я достаю его из кармана. Это крошечная вещичка: тонкий черный четырехугольник, с мигающей кнопочкой посередине. Я нажимаю на кнопку снова и снова, потому что это действие чуточку успокаивает меня. Я почему-то перестаю волноваться. Щелк, щелк. Мне нравится это повторяющееся действие. Щелк, щелк, щелк. Я не знаю, чем мне еще можно сейчас заняться.