Но идти со Светой к Вячеславу Петровичу поляк отказался:

– Мне нужна только пани Кубракова. В конце месяца я еще приеду, любезно поцеловав Свете руку, удалился…

Елена Павловна перелистывала бумаги, раскладывала по папкам, составляла памятку, что нужно сделать после возвращения, давала Свете еще что-то печатать. После полудня позвонил Назаркевич:

– Света, шефиня у себя?

– Плохо слышу, вы откуда звоните?

– С химфармзавода, тут коммутатор. Она у себя?

– Уже ушла, – соврала, как и было велено, Света. – Она завтра рано утром уезжает. А что вы хотели, Сергей Матвеевич?

– Подписать одно письмо.

– Придется подождать до ее возвращения, – она положила трубку и тут же по внутреннему телефону позвонила Кубраковой. – Елена Павловна, звонил Назаркевич.

– Что он хотел?

– Подписать какое-то письмо.

– Мне не до него…

В шесть вечера, закончив все, вдвоем со Светой они вышли из лаборатории. На противоположной стороне коридора в нише размером в тетрадь имелся небольшой запиравшийся сейфик сигнализации. Света включила тумблер и заперла металлическую дверцу.

– Вы домой? – спросила Кубракова.

– Нет, еще за Вовкой в садик.

Едва вышли на улицу, как с противоположной стороны к ним быстро подошел Вячин:

– Елена Павловна, уделите мне пять минут, – попросил он.

– Некогда мне, Вячин.

– Я пошла, Елена Павловна, – сказала Света. – Счастливого пути вам, попрощалась она и зашагала через скверик к трамвайной остановке.

– Не могу я с вами разговаривать, Вячин, – Кубракова нетерпеливо посмотрела на часы.

– Одну минуту, Елена Павловна, – вновь обратился он.

Но Кубракова, раздраженно глянув на него, переложила портфель с одной руки в другую и двинулась прочь.

Он смотрел ей вслед, сцепив зубы, словно сдерживая гневные слова, готовые вырваться вдогонку.

Дом, в котором жила Кубракова, был построен в начале века. С могучих кариатид, поддерживавших перекрытие над широкими входными деревянными воротами, давно облетела штукатурка. Вход в квартиры шел с захламленного двора, где в мусорных баках промышляли крысы. Елена Павловна легко одолела крутые ступени и на третьем этаже позвонила в дверь. Открыла мать.

– У нас неприятность, – сразу сказала она.

– Что опять? – спокойно спросила Елена Павловна. Она привыкла, что всякие пустяки мать считала неприятностями.

– Снова соседи залили кухню, – мать указала куда-то наверх.

– Черт с ними, осенью все равно будем делать ремонт… Я хочу есть, а потом мне надо собираться в дорогу.

Елена Павловна жила с матерью. В этой квартире был прописан и младший брат-майор, но он почти постоянно находился у себя в райцентре Сокирцы, где служил военкомом. Ни мужа, ни детей у Кубраковой не было. Выйдя замуж сразу же после окончания института за своего сокурсника, Елена Павловна прожила с ним год, расстались они тихо и незаметно, самым близким приятельницам она объяснила: "Я не выношу, когда мужчина постоянно стрижет и подпиливает свои ногти и покрывает бесцветным лаком". С тех пор она все в жизни одолевала самостоятельно и стала сильной…

Съев тарелку гречневой каши и запив чаем, Елена Павловна сказал матери:

– Все! Я пошла складываться, – это значило: прошу не мешать.

У себя в комнате, служившей кабинетом и спальней, она вытащила из старого скрипучего шифоньера пустой чемодан, раскрыла платяной шкаф и начала перебирать висевшие на вешалках платья и костюмы, решая, что надеть в дорогу, а что взять с собой, затем рылась в белье, бросила в чемодан две пары нераспечатанных колготок. Кое-что надо было подгладить. В кухне она включила утюг.

Где-то около одиннадцати она закрыла чемодан и села к столу, еще раз посмотреть документы, приготовленные для поездки. Не хватало одного варианта проекта договора. Она еще раз перерыла все бумаги, но договора не было. "Дура! Надо было там проверить!" – обозлилась она на себя, и надев бежевую пушистую кофту, вышла в прихожую и крикнула:

– Мама, я скоро вернусь. Ты ложись, я ключи взяла…

Сидя в полупустом вагоне трамвая, Елена Павловна старалась вспомнить, где мог быть договор. "Скорее всего между папок в правом ящике. Света принесла мне две папки и прямо с машинки три экземпляра", – вспоминала она…

Четырехэтажное здание института было погружено во мрак, не светилось ни одно окно. Поднявшись по ступеням, Елена Павловна подошла к широким дверям, прильнула лбом к холодноватому стеклу, заглядывая в холл. Темень. Она нажала кнопку звонка на косяке. Но никто не пошел открывать. Кубракова достала из сумочки свою связку ключей, отперла, вошла. Справа конторка ночного вахтера. Но в ней пусто. Это показалось странным. Шесть ступенек из холла в бельэтаж – и она уже шла по длинному коридору с большими оконными проемами, входившими в темный внутренний двор. Кубракова сделала еще несколько шагов, когда вдруг вспыхнул яркий фонарь на столбе у гаражей. Свет упал ей под ноги, на линолеум. Отсюда сквозь окна просматривался другой коридор, начинавшийся под прямым углом сразу за поворотом, и тоже теперь освещенный. Там, почти в самом конце его, лаборатория. Елена Павловна была уже в трех шагах от поворота, у последнего окна, бросила через него взгляд, увидела через оконный проем второго коридора дверь лаборатории. Внезапно дверь отворилась и оттуда вышел человек. Он оглянулся, что-то затолкал в карман, подергал дверную ручку, вытащил из замочной скважины ключ, отошел к противоположной стене, где лежала темень и исчез.