Шрифт:
– В каком смысле?
– Не стесняется в словах, иногда забывая, что не все у нее в подчинении и не все обязаны выслушивать. Так сказать, на повышенных регистрах.
– Ну а вы?
– Терпел. Женщина все-таки. Уважал и за одержимость. Хотя в этот раз не сдержался, поругались. Она без моего разрешения пошла в цех и устроила мастеру разнос. Ну, тут я и не стерпел, высказался.
– Так и не помирились?
– Помирились. На следующий день. Что с ней поделать?
– Когда Кубракова приехала к вам?
– Во вторник, пятнадцатого.
– Неожиданно для вас?
– Нет, почему же? Накануне позвонила, договорились, попросила заказать на сутки гостиницу.
– Каким транспортом она приехала?
– Вот этого не знаю. Возможно рейсовым автобусом, а может быть и машиной. Я видел ее в машине на следующий день.
– Тогда давайте по-порядку, Лев Иванович, сначала. В котором часу во вторник она появилась у вас?
– В начале десятого утра. Просидели почти до двенадцати. В перерыв я ее видел в заводской столовой. После двух ею занимался мой зам главного технолога. А после него до конца дня она пробыла у наших химиков в лаборатории.
– А на следующий день?
– Чтоб все подытожить, накануне мы договорились встретиться у меня в 8 утра. Рабочий день у нас начинается в 8.30, но я обычно в 8 уже у себя. До 8.30 мы все решили и она ушла. Через час я уехал в райисполком. Переезд был закрыт и перед шлагбаумом с обеих сторон было полно машин. Когда открыли, все медленно поползли. И во встречном потоке в конце этого хвоста я увидел Кубракову. На выезде из города. Я еще подумал: "Ну, слава Богу, отбыла". Глянул на часы, было 10 утра.
– Вы не помните, какая машина?
– Помню, что красные "Жигули".
– А модель или номер?
– Где там! После стояния у шлагбаума все ринулись, сигналят, спешат. Да и к чему мне это было?
– Она сидела рядом с водителем?
– Нет, на заднем сидении.
– Водителя не запомнили?
– Видел, что мужик. Единственно, что отпечаталось в памяти, это каскетка на нем, белая с зелеными клиньями и светозащитным пластиковым козырьком. Он ее почти на глаза надвинул.
– Солнце было?
Омелян словно споткнулся об этот вопрос, задумался, затем сказал:
– Нет. В эту пору оно еще на Востоке, значит мне в глаза, а встречным в затылок.
– И больше вы Кубракову не видели?
– Нет.
– Лев Иванович, все-таки она, пусть не часто, но приезжала сюда много лет. Не упоминала хоть раз за эти годы, что у нее есть здесь родственники или знакомые?
– Никогда.
– Ну что ж, – Войцеховский поднялся, бросил взгляд за окно. Там вдалеке виднелось шоссе, сталью блестел на солнце асфальт, беззвучно неслись машины. "По этой дороге в то утро она уехала из Богдановска, а домой не прибыла. С кем и куда?", – подумал он…
Гостиница была плохонькая, серое двухэтажное здание, облупившееся крыльцо, проржавевшая, в дырах водосточная труба. Из нее вода, видимо, попадала на стену, и она промокла на всю глубину, отчего синюшное пятно на вздувшихся обоях в номере казалось мокрым.
– Ты где пропадал? Чего это я вместо тебя должен заниматься допросами? – с напускным недовольством спросил Войцеховский.
– Ну не на танцах же я был, – огрызнулся Скорик.
– Куда обедать пойдем?
– Какая разница? Тут, наверное, всюду отрава.
– Скажи, какой гурман! Идем в Дом быта, там есть ресторан…
Ресторан на втором этаже был пуст, похоже, цены всех распугали. Официантка подошла быстро, сразу определив, что эти двое – не местные, своих здешних знала, подала меню. Войцеховский заказал, не долго раздумывая:
– Борщ, котлеты, бутылку пива.
Она записала и терпеливо ждала, пока Скорик изучал меню.
– Мне куриный бульон. Что из цельного мяса есть?
– Говяжья вырезка.
– Ух ты! А почему в меню не указано?
– Ее никто не берет, дорогая. Да и долго ждать, а люди спешат.
– Я не спешу. Значит бульон, вырезку. Что, и деруны есть?
– Есть.
– Давайте!
– И вам пива?
– И мне… Мясо пусть не очень прожаривают.
Она ушла.
– Ты, однако, зануда, – сказал Войцеховский. – Как будто попал к "Максиму" в Париже.
– Кто бы думал, что в районной харчевне можно нормально поесть?
– Да это ж не государственный ресторан, а потребкооперации…
Они ели, обмениваясь новостями, которые каждый добыл.