Оказавшись в Орде, она в страхе думала, что настанет час, когда им с князем Федором придется покинуть вежу и скакать на Русь. Такое случится, когда кони отъедятся на первых травах.

Не давала покоя великому князю мысль: ужели князь Андрей подбил Федора Ярославского отправиться к Ногаю? Думал, откликнется городецкий князь на его грамоту, намеревался послать в Городец гонца, да раздумал. Решил сам поехать к брату, в очи ему заглянуть. И так ему, Дмитрию, хотелось принять за истину заверения городецкого князя, что не добивается он владимирского стола. Утверждал ведь, что они сыновья Александра Невского и обязаны исполнять отцовский завет, чтить его…

Далеко за городом Андрей встретил Дмитрия. Обнялись, прослезились. Худой, рослый Дмитрий на полголовы выше коренастого Андрея. У обоих бороды в серебре. У Дмитрия лицо желтое, морщинами изрезанное, Андрей одутловат, на брата смотрит из-под бровей. Выезжая из Городца, Андрей велел встречать великого князя колокольным звоном. Пусть Дмитрий верит в искренность заверений городецкого князя.

В день приезда братья попарились в баньке, после чего ужинали при свечах. Захмелев, Андрей пытался оправдываться за ордынский набег, виня во всем хана Тох-ту. По поводу поездки ярославского князя он считал, что князь Федор замыслил ее по просьбе княгини Зейнаб. А он, Андрей, и в мысли не держит сесть на великий стол.

И еще сказал городецкий князь, что если Федор что-то злое замыслил, то он, Андрей, со своей дружиной будет вместе с великим князем…

В тот приезд братья ходили на охоту, а расставаясь, снова клятвенно заверили, что будут чтить кровное родство.

Давно не чувствовал великий князь такого душевного удовлетворения, как в тот день, когда покидал Городец. Впряженные цугом кони бежали резво, перебирая копытами волжский лед, а позади скакали гридни. Кибитка на санных полозьях скользила легко. Иногда ее заносило в сторону. Ветер сдул снежок со льда, оголив зеркальную гладь реки. Солнце блестело, играя множеством мелких ледовых брызг.

Вытянув ноги в санях, Дмитрий мысленно обдумывал все, о чем говорили с братом, и приходил к одному мнению: не хитрит Андрей, он, городецкий князь, устал тягаться за владимирский стол. Видно, и он ищет покоя…

И вспомнилось Дмитрию, как приезжали братья в Берендеево и он возил их на Плещеево озеро.

В тот день в отцовских хоромах он, Дмитрий, завел братьев в детскую, где рядом с отделанной изразцами печью свисала на кожаных ремнях зыбка, подвешенная на кованом крюке, вбитом в матицу под самым потолком.

Даниил толкнул зыбку, и братья долго следили, как она раскачивается. Вспомнили, что зыбку вытесал их отец, Александр Невский, для своего первенца Василия.

Потом в этой зыбке качались и Дмитрий, и Андрей, и Даниил…

А обочь стояла скамья, и на ней восседала их старая добрая нянюшка, боярыня Авдотья. Когда ей хотелось спать, она бралась за прялку, которая находилась тут же у скамьи.

Нет уже старой боярыни и прялки, и они, братья, жизнь заканчивают. Так неужели в распрях окончат ее?

Тогда, нарушая молчание, Дмитрий сказал:

–  Ужели допустим, братья, чтоб ордынцы разбойничали на русской земле, грабили и разрушали наше родовое гнездо?

Ничего не ответили Андрей с Даниилом, будто не слышали слов Дмитрия.

Выезжая из Городца, великий князь думал побывать в Москве, у Даниила, однако сказал сам себе: «В следующий раз, когда в Переяславль-Залесский отправлюсь, побываю». Дмитрий любил Даниила, хотя и он жаловался на бедность Московского удела. У великого князя подспудно была зависть к Даниилу: сыновьями он богат, что Юрий, что Иван! Вскоре они семьями обзаведутся…

Оперся Дмитрий о спинку сиденья, прикрытую шкурой медведя, закутался в шубу. А мысли снова на разговор с Андреем перекинулись. Конечно, он, великий князь, понимал, Городецкий удел бедноват, но за счет какой земли его расширить?..

От Городца Дмитрий направился в Нижний Новгород, чтобы оттуда Окой доехать до Клязьмы. А там и до Владимира недалеко…

В годы великого княжения Дмитрия из Киева во Владимир перебрался митрополит Максим и с ним духовник великого князя епископ Петр.

Был княжий духовник не стар, еще и тридцати не исполнилось, но книжной премудростью Богом не обделен.

Возвратившись из Городца, Дмитрий встретил его в домовой церкви. Заслышав шаги князя, духовник обернулся. Лицо великого князя выражало озабоченность.

–  Сыне, какие тревоги гнетут тебя?

Дмитрий посмотрел на епископа, потом перевел взгляд на Христа. В мерцании лампады очи Иисуса были всевидящими.

–  Отче, - чуть глуховато ответил Дмитрий, - из Городца я, от брата Андрея. Винился он, к миру взывал. Ужели не будет веры ему?