Опять мужики гогочут, — много ли им надо, клюют и на плоские шутки. И вот так смехом, погрузили машину труб и кранов.

Нет, в самом деле: видать, погубил я в себе талант толкача-снабженца. А может и артиста, кто знает…

Возвращался в станицу в приподнятом настроении, оттого что сумел сделать что-то полезное людям, которые трудятся с тобой рядом. Прежде такого чувства не доводилось испытывать.

Настроение испортил мне Слава. По дороге он остановился в каком-то поселке, чтобы продать частникам дефицитные медные краны.

— Они у нас, что, лишние? — вырвалось у меня.

— Не бойся, по накладным все будет о’кэй.

— Как понять?

— Да очень просто. Пока трубы грузили, я прихватил лишний ящик краников.

Вот оно что. Оказывается, мой напарник нечист на руку. Ну, думаю, дела. Оказывается, и тут воруют. Правда, не из нагрудного или брючного кармана, а из широкого государственного. Но разве это меняет дело. После работы, гляжу, мои бригаднички — кто пару досок «казенных» с собой прихватил, кто штакетинок для забора, кто мешок комбикорма — поросят кормить. Тащат все, что плохо лежит. У них даже поговорка такая: все вокруг колхозное, все вокруг мое. Сваливают это добро в «походку», а она развозит вечером по хатам.

— Валентин, а тебе что — для дома, для семьи ничего не надо? — спросили как-то ребята, видя мое равнодушие ко всем этим вещам.

— Да нет у меня пока ни того, ни другого, — отвечаю.

— Ну, погоди, наступит лето, и тебе будет чем поживиться. Сады, бахчи, помидоры — все наше.

Вот так потихоньку да помаленьку растаскивают государственное добро. А если всю эту «мелочь», что они прикарманивают, сложить вместе, ох и здоровая будет куча. И никто этих «несунов» не судит. В худшем случае, пожурят как нашкодивших школяров. Я же — вытащу кошелек из кармана: и пусть в нем окажется пятак, все равно, если поймают, самое малое дадут три года.

Не сегодня — тогда еще лезли мне эти мысли в голову, и от них становилось как-то безрадостно. Несправедливо устроен мир.

А тут еще меня очень огорчило, что не смог разыскать Нину.

На мой запрос адресный стол ответил, что такая в Москве и области не проживает. Рухнула надежда создать семью. Настроение испортилось.

Володька пытался посватать меня к какой-то женщине, но мне на нее и смотреть не хотелось.

Сам не знаю — то ли мысли о «несунах» повлияли, то ли вообще дурное настроение, но вдруг меня стало неудержимо тянуть воровать. Хоть умри, но тянет.

Удивительно, ведь всем я обеспечен, одет, обут, сыт, летом навалом дармовых фруктов и овощей, работа неплохая. Нет, скорей всего, действует многолетняя сила привычки. От нее руки чешутся. Не в коня корм, видно. Неужели заболел клептоманией: по крайней мере так порой объясняют поведение карманного вора некоторые психиатры.

Пытался, правда, бороться с собой. Во время одной из наших дальних ездок с ремонтной бригадой встретил «своего» — москвича Юру по кличке «Китаец», которого судьба тоже забросила в эти края. Он хорошо знал Пушкиных, Нину Вакулу и Чоха, обо мне тоже слышал. Китаец рассказал мне «по секрету», что нашел «трассу», где можно неплохо «поработать». В пятнадцати километрах от их станицы, в городе Славянске, по выходным собирается большой «толчок», и автобусы идут туда переполненные. Китаец «трудился» на этой «трассе» один. Посетовал, что трудновато, и предложил мне пойти в подельники. Очень хотелось, и все же я нашел в себе силы отказаться.

Но «воздержание» мое длилось недолго. Сорвался на мелочи, сам того не ожидая.

Шел однажды с работы, вижу — дерутся двое изрядно подвыпивших мужиков. Сделал доброе дело — разнял их. А заодно… снял у обоих часы.

Наутро мужики очухались. Припомнили, кто их разнимал и — в милицию. «А вы уверены, что снял именно он?» — спросили там, имея в виду меня. — «Нет, — замялись пострадавшие. — Но может, он видел, кто снимал».

Начальник угрозыска Гришин приезжает в нашу бригаду, находит меня. «Ты, случаем, не прихватил часы, когда разнимал эту пьянь»? — «У соседки куры дохнут, а я виноват. Так что ли?» — стараясь не нервничать, отвечаю ему с деланным юморком. — «Ну что же, они сами не знают, кого винить, — с облегчением заключает «опер». — Начали уже друг на друга капать. Пожалуй, оштрафую я их обоих, чтоб неповадно было напиваться до одури».

Так он и сделал. А те часы я надежно припрятал в сарае. Потом отдал их Володьке, который вместе с женой собирался ехать к родственникам в Орловскую область, — те пригласили на свадьбу. «Возьми, может подаришь кому эти «железки».

Когда провожал их на станцию, опять сорвался. Подошел поезд, я помог Володьке и Гале занести вещи в вагон. Пробираюсь по вагону к выходу, гляжу — дверь в купе для проводников открыта и на стенке висит форменный китель. Лезу в чужой карман, достаю туго набитый бумажник, прячу за пазуху и быстро выхожу из вагона. Поезд пока стоит, отправление через десять минут. За это время я успеваю пройти назад вдоль состава, раскрыть на ходу бумажник, оценить, что в нем не меньше четырех сотен четвертными. И, положив, содержимое в карман, выбросить «галюнок» в чей-то огород, примыкавший к платформе. Больше того, вернувшись к вагону, успеваю вызвать Володьку под предлогом, что тот оставил у меня билет и, не считая, отдать ему добрую половину «купленных» купюр. Мне-то большие деньги ни к чему, а им с Галей в дороге пригодятся. «Нечтяк, — подумал при этом. — «Черви» у проводников дармовые. Спекулянты те еще. Сажают безбилетников, фрукты везут в центральные области. Будь на моем месте любой другой, и его бы совесть не мучила».

На «вырученные» деньги щедро угостил я тогда ребят из бригады, гуляли в живописном месте на берегу оросительного канала.

В общем, руки опять зачесались. Разыскал Китайца, съездил с ним в Славянск на «толчок». Деньги «купили» неплохие. Обещал ему, что будем теперь «работать» на пару.

Одно плохо — почему-то стал одолевать меня сильный страх, особенно по утрам. Милицию боюсь теперь до невозможности, возле райотдела стараюсь не появляться.

Как-то выехали мы на своей «походке» в одну из соседних станиц. Перед обедом зашли в местный магазин. Там и продукты, и промтовары вместе. Бригадники покупают водку и курево, продавщица занята, а я в это время разглядываю прилавок, на котором разложены товары. Вижу — женские лакированные туфли, две пары. Беру их, быстро кладу себе в сумку и выхожу на улицу. И тут же думаю: «Зачем взял? Ведь сейчас продавщица заметит, и все закрутится. Местные, она знает, не возьмут. Вспомнит, что были ремонтники, и никуда мне не деться. Зачем же я это сделал? Не иначе — схожу с ума».