Но особенно памятным стал для меня один из октябрьских дней семидесятого года. Из поселения Дальнего, в котором я жил и валил лес, вызвал меня начальник спецчасти — в Тынду, где размещалась администрация. Чего только не передумаешь, когда поступает такой вызов и ты на попутке отправляешься колдыбачить пятнадцать верст по разбитой дороге.

Захожу в спецчасть. Начальник вручает мне распечатанный конверт:

— Пляши. Только не забудь расписаться в получении.

Дрожащими руками разворачиваю сложенный вдвое лист. Бумага вощеная, плотная. В левом углу — герб и надпись: Президиум Верховного Совета. Начинаю читать — и не верю своим глазам. Помиловали! Несколько месяцев ходило по каким-то инстанциям мое письмо. И вот, наконец…

Радостный выбегаю от начальника. После долгих тринадцати лет заключения — свобода. Самое время теперь подумать, куда поеду.

На этот раз я сознательно не рассказываю подробно о годах, проведенных в зоне. Потому что к тому, о чем писал раньше, немногое можно добавить. Упомяну разве лишь о том, что жить по своим «законам» ворам было намного трудней, чем прежде. Начальство следило за тем, чтобы они не скапливались в одном лагере (по новому — ИТУ, или колонии), за «общаки», карты и все прочее строго наказывали. Надзирателей, как и «оперов», стало больше, режим ужесточился, и нас, воров, крепко поприжали. Хотя нельзя сказать, что это ужесточение заставило тех, кто жил в зоне, отречься от воровской «идеи». Таких «отказников» насчитывались единицы. Остальные же притаились до поры до времени.

Рядом с поселком, где я жил, была зона особого режима. Зеков, одетых в полосатые робы, выводили на валку леса, где трудились и поселенцы, либо на строительство узкоколейки. Случайно узнал, что здесь, среди «особистов», находится и Хитрый Попик. Осудили его, между прочим, не за «карман», а за валюту — по 88-й статье УК. (Вот тебе, думаю, и неграмотный Володя: стал разбираться и в долларах, и в фунтах стерлингов, да плохо, видать «фарцу» усвоил.) Помогал я ему, чем мог: то чайку передашь, то что-нибудь из съестного. Обычно через одного из конвойных, которого тоже «угощал» чаем.

Были в особой зоне и еще два-три вора, из москвичей, о них я на воле слышал. Одному из них по кличке «Нос» обещали скинуть срок с четвертака до пятнашки при условии, если он даст подписку, что отказывается от воровской «идеи». Но парень наотрез: вор я, и точка. Выходит, не так просто выбить из нас, воров, принципы, на которых воспитала «братва», — подумал я. — Не умерла «идея» и, видно, долго еще ей жить. Просто на какое-то время ушла в подполье, заставив своих приверженцев приспособиться к суровым условиям. Но, ей Богу, она еще о себе заявит. Так что «лягавые» рано победу празднуют. Так, собственно, оно потом и случилось. «Воры в законе» в конце концов вернули свое, да с лихвой. Поработали тут в основном «новые», такие, как Сизый, — этого не могу отрицать, хотя не приемлю их и считаю отступниками.

Куда же мне все-таки податься после освобождения? В Москву и Московскую область с моим «багажом» путь заказан, — это яснее ясного. А что если мотануть в Краснодарский край? Очень звал туда один кореш, Володя, с которым мы почти десять лет вместе «баланду» кушали. Освободился он год назад, но обо мне не забыл, добрые письма пишет. У его отца в станице просторный дом, сад с виноградником. Сам Володя работает в Сельхозтехнике. Успел жениться, недавно родилась у него дочка. Надумал: поеду к нему.

И вот уже я в поезде. Впервые еду нормально, как все люди. Выгляжу вполне солидно — кожаное пальто на меху, ондатровая шапка, модный чемодан с застежками. Успел прибарахлиться в Свердловске, где делал пересадку. С соседом по купе, молодым парнем, который едет с женой, мы потягиваем пивко из тонких стаканов, гутарим о том, о сем. За окнами вагона проплывают заснеженные леса, живописные сопки. Красиво все-таки Предуралье. Но только сейчас, оказавшись на воле, увидел я эту красоту, хотя в таких же, как эти, сопках прожил долгих тринадцать лет.

Среди природы, которая мне открылась как бы заново, а тем более среди людей, чувствую я себя дикарем. Самым обычным вещам радуюсь, будто мальчишка. В нашем купе, кроме молодоженов, едет молоденькая девушка, студентка. Она расположилась на нижней полке. К вечеру в вагоне стало прохладно, и я укрыл ее своей теплой шубой. Она улыбнулась в знак благодарности, и так мне стало приятно.

Хорошо все-таки жить на свете! Нет, больше воровать не буду. Лучше руку себе отрублю.

Приеду к Володьке, устроюсь на работу, а потом напишу Нине, чтоб приезжала. И будет у меня, наконец, семья. Ее сыночка усыновлю.

Да, я забыл сказать, что с Ниной мы переписывались долго, почти шесть лет. И в каждом письме были слова: возвращайся скорее, остаюсь твоей, жду. И вдруг получаю письмо, от которого долго не мог прийти в себя. Нина чуть ли не с радостью сообщает, что у нее родился сын. И это мне, человеку, который на нее молился. И хотя в том же письме она приписала, что замуж не вышла и по-прежнему ждет меня, перенести эту измену я был не в силах. Отвечать ей не стал. После этого она прислала еще три или четыре письма, но я твердо решил, что между нами все кончено. Поняв это, прекратила писать и она.