Компания подобралась большая и разношерстная: другие судьи, избранные сотрудники суда, рыбаки, хозяин местного универмага, начальник полиции штата Мэн (бывший клиент). Те, кто ожидал возмещения выплаченных налогов, получали наклейки с лыбящимися физиономиями. Те, кого ждала «налоготомия», — жестяные кружки, чтобы собирать милостыню.

Бутби наполнял свою кружку орешками кешью со стола в столовой, а я сидел рядом с буфетом и лакомился креветками, когда услышал, как кто-то выдал пару арпеджио на рояле, который стоял в гостиной по другую сторону коридора. Пианист-самоучка, я сразу узнавал игру мастера, если слышал ее. Когда пианист начал играть ноктюрн Шопена ре-бемоль, я поднялся и направился в гостиную. Репризная часть исполнялась столь виртуозно — я о такой технике не мог и мечтать, — что мне захотелось посмотреть, кто же сидит за роялем.

Увидел, что это — узнал по газетным фотоснимкам — Джулия Остриан, выпускница Джулиарда, концертирующая пианистка, которая жила неподалеку от Дамарискотты. Я пододвинул стул и сел позади нее, когда она подходила к особо сложному пассажу: правая рука грациозно скользила по клавишам, пальцы касались их удивительно быстро, легко и точно.

— Как вам это удается? — спросил я, когда она закончила.

Джулия повернулась, улыбнулась.

— Четыреста тысяч часов репетиций. — Мы оба рассмеялись, и она добавила: — Вы пианист?

— Я пианист-в-мечтах, но понимаю, что должен сохранить за собой свою работу. Между прочим, меня зовут Арти Моури. — И я протянул руку.

Она ее пожала.

— Джулия Остриан, Арти. Поскольку вы пианист, позвольте спросить: вы ничего не заметили по части левой руки?

Я замялся, не зная, что и сказать.

— Она играла плавно, как течет кленовый сироп. Я бы отдал правую руку, если бы моя левая могла так играть.

— Спасибо! Значит, мне удалось.

— Удалось что?

— Прежде чем начать ноктюрн, я заметила, что низкие ноты расстроены, — объяснила она. — Возможно, причина в новых струнах: они всегда звучат не в лад… поэтому мне пришлось менять ноты.

— Вы импровизировали на ходу?

Остриан кивнула. От восторга у меня отвисла челюсть.

Она пожала плечами и улыбнулась.

— Собственно, этому я научилась в Джулиарде прежде всего: как импровизировать на ходу.

— В Джулиарде пианистов учат импровизации?

— Конечно. А что делать, если вдруг отказала память? Останавливаться же нельзя.

— Это было прекрасно, Джулия. — Судья Уоттс появился за нашими спинами, широко улыбаясь, и протянул ей бокал белого вина. — Лучше любого концерта в здешних краях.

Судья смотрелся великолепно: высокий, стройный, широкоплечий, густые седые вьющиеся волосы, профиль Бэзила Рэтбоуна [53] . Статью он напоминал баскетболиста, и при этом его отличал потрясающий ум. Судьей он стал годом раньше, и никто не ждал, что он надолго задержится в этой должности. Он обладал просто фантастической интуицией по части законов, которая позволяла ему невероятно быстро разрешать самые запутанные дела. Другие судьи частенько обращались к нему за помощью, и его прозвали Шерлоком Холмсом юриспруденции не только за профиль. Говорили, что, погибни все семеро членов Верховного суда штата Мэн в авиакатастрофе, губернатор мог бы заменить их одним Гибсоном Уоттсом.

— Спасибо, судья. — Она указала на девятифутовый рояль «Стейнвей». — Нечасто встретишь столь великолепный инструмент в частном доме. Не могла удержаться, чтобы не опробовать.

— Я рад, что вы это сделали! — Молчаливый, даже мрачный в здании суда — слишком сосредоточенный на работе, чтобы тратить время на пустяки, — здесь он являл собой полную противоположность: улыбающийся обаятельный хозяин.

— Вы играете? — спросила она.

Он хохотнул.

— Пальцы не гнутся. Я держу его в гостиной только потому, что он слишком прекрасен, чтобы задвинуть его в дальний угол. — Он отсалютовал мне своим бокалом. — Увы, мистер Моури, я принес бы бокал и вам, но король оснований для отмены решения суда ищет вас и ему наверняка не понравится, если у вас будет заплетаться язык.

— Спасибо, судья, — кивнул я. — Вы доставили мне огромное удовольствие, мисс Остриан.

— Спасибо, Арти.

Я пересек коридор и нашел короля Бутби в столовой, за тарелкой с семгой.

Почтительно приблизился.

— Судья Уоттс передал мне ваш вызов.

Он вскинул голову, отправляя в рот последний кусочек семги. Поднял указательный палец, пожевал, проглотил:

— Эмми Холкрофтс пришла несколько минут назад. Она крайне взволнована из-за племянницы и хочет поговорить немедленно. Я попросил ее подождать в библиотеке. Составишь нам компанию?

Я последовал за Бутби в маленькую, уставленную стеллажами с книгами комнату. Огонь в небольшом камине, облицованном скромным плитняком, придавал библиотеке особый уют. И такая атмосфера, конечно же, успокаивала нервы.

Эмми уже начала вставать, но Бутби махнул рукой, предлагая остаться на месте.

— Что случилось, Эмми?

Мы оба сели.

— Я собралась просмотреть стенографические записи Ины, чтобы найти касающиеся дела Доака… вы просили меня их расшифровать. — И после кивка Бутби продолжила: — Нашла и уже начала расшифровку, когда ко мне пожаловал следователь федерального Управления по борьбе с наркотиками. Женщина. Она спросила, располагаю ли я информацией о связях Ины с Гарольдом Доаком — тем самым человеком. Доак дал показания, что Ина покупала у него наркотики.