Лучший сандвич со стейком из всех, что я пробовал. Посреди трапезы Макс сказал:

— На прошлой неделе я слышал загадочную историю. О внуке одного из старых товарищей из Ред-Нан.

— Ред-Нан? — переспросила Кейт.

Макс кивнул.

— Да, последняя деревня на Кануяке, прежде чем упрешься в Залив. Потому я о нем и вспомнил.

— Как его зовут?

— Тоутмофф.

— Который?

— Гилберт.

Кейт подцепила вилкой большой кусок нью-йоркского стрип-стейка и с минуту жевала, закрыв глаза. Проглотила, открыла глаза и сказала:

— Внук шефа Иванса.

Макс кивнул.

— Что с ним стряслось?

— Его похитили.

Кейт даже жевать перестала.

— Что?

Макс снова кивнул. Открылась дверь — я ощутил затылком холодный ветерок, а Матт навострил уши.

— Но пусть он сам тебе расскажет свою историю. Гилберт, с Кейт Шугак ты уже знаком.

Гилберт Тоутмофф оказался невысоким и коренастым, со стриженными «под горшок» темными волосами и большими карими глазами, как у коровы. От него пахло древесным дымом, бензином и дубленой лосиной кожей. У него был такой низкий голос, что мне пришлось податься вперед, чтобы его расслышать. Он говорил с небольшим акцентом, напомнив мне наших тетушек, когда они строят из себя коренную народность перед каким-нибудь приезжим, который им не нравится. Вырос в деревне, однозначно.

Макс был прав. История Тоутмоффа оказалась загадочной.

Он приехал в город, чтобы посетить «Костко», через неделю после того как Перманентный фонд выплатил дивиденды , на той неделе, когда проходил съезд Федерации коренного населения Аляски . Перевез свой пикап на пароме из Кордовы, где зимует, в Уиттиер, а оттуда двинулся в Анкоридж.

— Встретил кузенов из Татитлика, и мы отправились на съезд ФКНА и провели там вторую половину дня. А вечером поехали в «Сноу болл» проведать старых подружек. — Кейт ухмыльнулась, Макс рассмеялся, а Тоутмофф покраснел. — Но там было скучно, и мой кузен Филип предложил отправиться куда-нибудь еще.

— Куда? — спросила Кейт.

Не поднимая глаз, Гилберт что-то пробормотал.

— Куда? — повторила она.

— «Буш компани». — Он по-прежнему не смотрел на нее. И замолчал.

Думаю, ему было стыдно говорить женщине, что он ходил в стрип-клуб, особенно коренной жительнице, особенно коренной жительнице старше себя.

Подошла Бренда и уставилась на нас пустыми глазами, но Макс подмигнул ей, и она ушла, а вернулась с очередной порцией мартини. Третьей. Или четвертой.

Тоутмофф сказал, что они с кузенами много выпили и в итоге еще до полуночи спустили на алкоголь и стриптиз все свои ПФД. То есть напрямую он ничего этого, конечно, не сказал, но молчание коренного жителя бывает очень красноречивым.

Они уже собирались уходить, когда появились двое знакомых парней.

— Каких парней? — спросила Кейт.

— Они были на съезде, — ответил Тоутмофф. — Не коренные, болтались на ярмарке ремесел. Один из них искал костяную доску для криббиджа для своей матери. Мы разговорились. Они спросили, из какого мы племени, а когда услышали, что эяк, заинтересовались.

Итак, эти двое парней подсели к ним за столик в «Буш компани» и предложили угостить их выпивкой. Одна порция вылилась в две, а может, и больше. Тоутмофф понятия не имел, сколько было времени, когда он отправился в сортир. Но стоило ему выйти за дверь, как кто-то сильно ударил его несколько раз, а пока он пытался очухаться, накинул ему на голову одеяло или мешок, выволок на улицу и засунул в багажник.

— Я то врубался, то вырубался, — сказал он. — Чувствовал себя ужасно. Мы ехали минут пятнадцать. А может, и больше. Следующее, что я помню, это как машина остановилась, меня вытащили из багажника и запихнули в самолет.

— В какой самолет? — поинтересовался я. Тоутмофф снова замолчал. Кейт нахмурилась. Макс сказал: «Заткнись, парень», — и даже Матт неодобрительно посмотрел на меня. Я почувствовал, как краснеют уши, и нам пришлось ждать, пока Тоутмофф снова заговорит.

— Мы летели около часа, — продолжил он. — Наверное. У меня страшно болела голова, и я заблевал изнутри все одеяло. Они жутко ругались, а потом один снова ударил меня, и я вырубился. Включился, только когда мы сели. Меня вытащили из самолета, привели в хижину и сняли одеяло. Это были два белых парня со съезда, которые объявились в баре.

Бревенчатая хижина состояла из одной комнаты.

— Выглядела очень старой, — сказал Тоутмофф. — Ветер свистел в щелях, откуда выпал уплотнитель.

Там была дровяная печь, стол — кусок фанеры на козлах, несколько разномастных стульев и лежанка в углу.

На лежанке обнаружился старик — очень старый коренной житель, истощенный и в синяках.

Все то время, что Тоутмофф рассказывал свою историю, Кейт сидела не шелохнувшись, уставившись в свою тарелку. Я уже видел ее такой. Это фишка коренных жителей — когда ты не смотришь на человека, который с тобой говорит, но будто слушаешь его каждой клеточкой своего тела.

Старик был привязан к лежанке. Младший из похитителей принес стул, а старший заставил Тоутмоффа сесть. «Спроси, подпишет ли он бумаги», — приказал старший.

— Я не понял, что он имеет в виду, — сказал Тоутмофф. — Я плохо соображал, а потому промолчал. Он ударил меня, сбросил со стула. Когда звон в ушах поутих, я услышал, как старик что-то сказал. На эяк.

Кейт как будто вздохнула и слегка обмякла на стуле.

— Они снова усадили меня, и на этот раз бил младший, — продолжал Тотумофф. — «Скажи ему подписать бумаги», — приказал он.