Она не обращала внимания на хозяина и его толстого слугу, не заметила она и появления еще одного великана, как две капли воды похожего на Ферди. Генриетта стояла за спиной Игнация, держа обе руки на его плечах, как будто бы это чем-то могло тому помочь. Она ждала, когда музыкант закончит свое выступление и хоть что-то скажет. Тем временем, сам Игнаций плыл на волнах мелодии в глубины собственной памяти, все глубже и глубже ныряя в прошлое.

Шли минуты. Музыкант, похоже, совершенно забыл, где он находится, и что с ним происходит. Он глянул на Генриетту отсутствующим взглядом, с блаженной улыбкой на лице, наверняка считая, будто бы имеет дело с графиней Марией. Юнкер-девица наморщила брови. Снова он это делает, вновь принимает меня за нее — подумала она. Ну совершенно так же, когда еще демоном он выплыл из бездны.

— Приди в себя! — гаркнула она и ущипнула Игнация за плечо. — Возвратись к реальности! Что ты вспомнил? Кто тебя убил?

Тот прервал игру на половине ноты, делая незапланированную паузу — словно неожиданный апозиопезис — и огляделся по сторонам с нарастающим испугом.

— Это тут, — простонал он. — Меня убили здесь, в этом самом доме.

Только теперь Генриетта отметила, что помещение погружено в какой-то злобной полутьме. Все инструменты показались ей вдруг удивительно мрачными, словно бы это были искусные инструменты для нанесения боли. Неожиданно она почувствовала дуновение холодного, подвального воздуха, пропитанного затхлостью и страхом. Девушка прекрасно знала этот запах. Точно такой же смрад исходил от людей, панически боящихся смерти — солдат перед боем, от осужденных под виселицей, от пленников, которых приказали расстрелять. Инстинктивно она сунула руку в карман за револьвером и развернулась на месте.

На шею ее упала ременная петля и сильно стиснулась, запирая дух. Второй конец ремня держал в руке громадный толстяк. Он резко потянул за ремень, заставив девушку упасть на колени. В тот же самый миг на шее Игнация затянулась фортепианная струна, которую держал второй великан. Музыкант инстинктивно попытался ослабить зажим обеими руками, хотя в дыхании у него необходимости не было. Генриетта знала, что сражаться с ремнем, это только терять время. Нужно было просто победить того сукина сына, который его держал.

Она схватилась с колен и с размаху пнула толстяка в промежность. Но тот и не дрогнул, лишь злорадно оскалился. У него нет гениталий, пришло в голову воительнице. Тогда она рванула из кармана револьвер, схватила его за ствол, потому что все патроны расстреляла в доме Данила, и грохнула рукояткой прямо евнуху по роже. Тот в ответ дал ей пощечину, небрежно отмахнувшись левой рукой. Генриетте показалось, что это где-то рядом рванул артиллерийский снаряд, и обломок попал ей прямо по голове. На мгновение она утратила как зрение, так и слух. Когда же пришла в себя, то вновь стояла на коленях, а точнее — свисала на ременной петле.

— Поспокойней, дамочка, — сказал стоящий рядом Бурхан. — Сопротивляться нет смысла. Моих близнецов невозможно победить, они у меня истинные богатыри, хотя и не до конца мужчины.

Тем временем второй евнух сражался с Игнацием, таская музыканта по всему помещению. Струна перерезала кожу трупохода и его гортань, и теперь скрежетала по позвонкам. Тем не менее, пианист все еще защищался, раздавая тумаки и махая ногами. Из раны на шее бил огонь. Не так легко убить кого-то, кто раз уже умер, а теперь его тело накачано флогистоном.

Генриетта висела на ремне и все пыталась сомлеть. Она чувствовала тупые удары в висках. Это артерии накачивали кровь в мозг, хотя та практически перестала протекать сквозь стиснутые сосуды на шее. Язык девушки выпал из ее рта. Слезы наполнили глаза. Она захрипела, как и следовало породистому висельнику. Револьвер выпал из руки. Перед глазами закружили темные пятна, звуки доходили словно из-за стенки. Генриетта теряла сознание. На сей раз — навсегда…

Борта Навозника ежесекундно омывали струи эктоплазмы и волны разорванных в клочья воспоминаний, чувств и обрывков памяти давным-давно не живущих людей. Странный аппарат пересекал рифы пустоты, торчащие в астральном пространстве словно скалы на дне реки, отражался от невидимых границ иных вселенных, отираясь о дюны событий, выжженных в структуре реальности в силу сильнейших переживаний лиц, их испытавших. Машина колыхалась, когда духи бились в его кожух или когда меньшие демоны пытались порвать его на куски. К счастью, метеоритное железо оказалось очень глубоко укорененным в материализме, так что после контакта с ним все неестественные существа бежали куда глаза глядят.

— Теперь мы уже понимаем, почему одинокие ныряльщики не возвращались из путешествий в бездну, — заметил Данил, довольно сильно высунувшись за борт на носу «Навозника». — У них не было батискафа! Без кожуха материальности у человека нет ни малейшего шанса! Слишком уж много здесь замученных жизнью сознаний, питающих исключительный аффект в отношении всего, что еще не умерло. И эти вот демоны, вытолкнутые из действительности, охотящиеся за возможностью, жаждущие крови, жизненной энергии, воспоминаний и сам только черт знает чего еще. Голодные и взбешенные сволочи, которые только и выжидают, что только выставит нос из какой-либо вселенной.