Богато живёт киевский князь. Иноземец, попадая в княжьи палаты, восхищался дивной роскошью, чего не имел ни один государь Вселенной, разве что византийский император мог поспорить с богатством Ярославовых хором. На столах, покрытых бархатом, чаши и кубки золотые, разная утварь золотом и отделкой красуются, на стенах картины из княжеской жизни: пиры, охота, гулянья… Полы в коврах восточных, пушистых, нога тонет, и повсюду книги в переплётах кожаных, с золотыми и серебряными застёжками.

Всю Киевскую Русь взял на себя князь Ярослав. От берегов Днепра и до гор Угорских, от Чуди и Новгорода до Дикой степи - всё это Киевская Русь.

Что ни год, отстраивался Киев, хорошел. Скоро и в новом городе станет тесно. А мастеровой люд здесь селился особый, золотых дел умельцы, работающие по зерни и скани, какие делались из металлических дробинок и тонкой золотой или серебряной проволоки. А ещё жили здесь мастера, что накладывали рельефные эмалевые рисунки на керамике…

С заставы у впадения Десны в Днепр прискакал гонец с донесением: князь черниговский едет.

Пока Ярослав облачался, к крыльцу подвели коня, и князь в сопровождении бояр отправился встречать брата…

Мстислав давно пересел в седло и теперь, завидев Ярослава, погнал коня. Съехались братья, обнялись:

–  Ждал я тебя, Мстислав, видеть хотел.

–  За зерно спасибо от всех черниговцев, помог в год трудный. Нынче мы с хлебом, год урожайный.

–  Эко, брате, мы заговорились, а о княгинюшке позабыли.

Прихрамывая, заспешил к саням, из которых выбралась Добронрава.

–  Княгинюшка, прости, морозим тя.

Помог Добронраве усесться в кибитку, укутал ноги шкурой медведя.

–  Тро-огай!

И братья поскакали следом.

Вот и Киев открылся, заиграли в морозном солнечном дне позолоченные купола многочисленных церквей. Мстислав коня осадил:

–  Красота, красота дивная!

–  Нынешним летом золотить начали. Ты, брате, новый Киев не узнаешь. Люда за сто тысяч перевалило. А под горой, на Подоле, кто только не селится, даже печенеги.

Въехали в распахнутые ворота и по накатанной мостовой направились к княжьим хоромам, родным Мстиславу. Здесь пролетело и детство и отрочество.

Черниговский князь спешился и повёл коня в поводу.

Храбрый воин, презиравший ложь и кривду, Мстислав сказал сам себе: «Если бы я сел княжить в Киеве, то так управлять, как Ярослав, не сумел бы».

В этом Мстислав убедился, живя в Киеве. Будь он киевским князем, то наводил бы страх на печенегов, а вот поставить городок близ моря Варяжского или выбрать удобный момент, чтоб забрать червенские города у королевства Польского и встать Киевской Русью у самых Карпат? И что нет на Руси города краше Киева, не заслуга ли Ярослава? С ним считаются иноземные государи. Не к нему, Мстиславу, едут послы, а в Киев.

Мстислав поделился своими мыслями с братом. Но Ярослав усмехнулся:

–  Оба мы одними заботами живём.

–  То так, но не в одном радении суть, а в том, чем Киев стал.

–  Киев ещё от отца нашего хорошеет.

–  И сызнова ты не о том. Не о том речь, как разбежался Киев, а какую силу набирает. Чую, поклонятся ему государи чужеземные, как бывало при великом князе Владимире.

Разговор этот князья вели в селе Берестове, любимом месте прабабки их, княгини Ольги, и отца, князя Владимира. Здесь он и скончался.

Рубленные из сосновых брёвен хоромы, низкие горницы, отделанные цветными изразцами печи. По-над стенами крытые сукном лавки, на столах скатерти бархатные. По стенам головы зверей, добытых на охоте. Вон тот вепрь - первая охотничья добыча Мстислава.

Князья пили фряжское вино, вспоминали прошлое, как ходили в лес, ловили рыбу и лазили по гнёздам… А потом отец разослал их на княжения».

Говорили об усобице, недобрым словом помянули Святополка. Разговор допоздна затянулся. И даже лежа на лавках продолжали переговариваться. Ярослав вспомнил, как новгородцы приняли его, но старосты кончанские потребовали не платить дани Киеву, и новгородцы стали готовиться к войне, однако помешала смерть Владимира…

Мстислав заметил:

–  Но ты, Ярослав, не перечил новгородцам, их сторону держал.

Киевский князь не ответил, а Мстислав сделал вид, что уснул.

С осени на болотах мостили гати, копали и выносили на сушу руду. Смерды с телегами, отбывая урок, вывозили её к домницам у Чернигова. Здесь руду загружали в домницы, жарко горели угли, и горячий воздух вдували через горн мехами. Руда плавилась, и когда домницу разбивали, на дне её лежали тёмнообразные пласты. Крицы проковывали, но рудоплавы были недовольны. Обещали князю получить железо не хуже свевского, а на деле металл, как и прежде, губчатый.