Шрифт:
— Хорошо, — резко сказал он. — Но как только меня туда переведут, я убегу.
Главк удивился.
— Что ты! Ведь это же я сам просил о тебе!
— Вот я и убегу. Жить в новом месте, с новыми рабами я не желаю.
— Ты все такой же дикий, как и прежде.
Орик молчал, но его лицо выражало злобное упрямство.
Главк был озадачен.
— Это ведь я хлопотал о тебе! — повторял он.
Неожиданно для самого себя Орик сказал:
— Я не хочу жить далеко от тебя. В этой стране ты один друг мне.
Главк растрогался.
— Я не подумал об этом. Мне казалось, что тебе до меня нет дела. Но не беспокойся, я попрошу господина, и он отменит распоряжение. Тебе придется провести там только одну ночь, а завтра к вечеру можешь вернуться.
— Зачем это нужно? — спросил Орик.
— Пойми, господин уже отдал распоряжение. Теперь он ушел в город; отправляемые в Гавань рабы должны скоро уйти. Отменить приказание я не могу. Но я переговорю сегодня же вечером, и завтра днем туда пришлют за тобой.
Орик скрыл раздражение.
Я привык верить тебе. Постарайся меня не обмануть и на этот раз. Помни, что я буду ждать только до вечера.
Вместе с несколькими рабами, сопровождаемыми надсмотрщиком, он вышел из города воротами, через которые его когда-то втащили сюда израненным пленником.
Был прекрасный сияющий день. Пышные виноградники, взбегая на обширные пологие холмы, спускались к широким долинам, засеянным ярко зеленевшими хлебами. Вдали высокая гора длинным узким мысом врезалась в море. Местами желтели бесплодные каменистые пространства, кое-где забрызганные красными пятнами цветущего мака, виднелись огромные каменные глыбы, источенные дождем и ветром. Широкая ровная дорога, покрытая тонкой известковой пылью, извивалась лентой, спускалась и поднималась, то подходя к самому берегу, то далеко отступая от него.
Скоро показался тихий залив, окруженный фруктовыми рощами Прекрасной Гавани. Возделанные поля тянулись во все стороны, и за ними, на сочных пастбищах, поднимавшихся по крутым горным склонам, пестрели медленно передвигавшиеся стада тонкорунных овец и коз.
Принадлежавшая Эксандру ферма была невелика. Кроме маленького дома, предназначенного для владельца, здесь находились помещения для рабов и надсмотрщиков, загоны для овец и амбары для ссыпки хлеба.
Приданную партию рабов сейчас же отправили в поле.
Вечером, когда они вернулись, им вместе с остальными работавшими здесь невольниками дали обед и назначили помещение для сна — небольшой пустой сарай, куда на зимнее время складывались земледельческие орудия.
Орик проснулся рано от резкого внутреннего толчка. Вокруг него все еще спали. Слабый утренний свет, чуть окрашенный розовым, проникал в широкие щели притворенных ворот, обрисовывал узкую полоску под крышей и делал полумрак легким и дымчатым.
Чувствуя необходимость сделать что-то, но еще не улавливая мысли, он уже замечал сжимание сердца, всегда вызывавшее в нем тревожное желание двигаться и спешить.
Потом мысль сделалась отчетливее — в этот самый час он обычно ждал Ию на берегу. Сегодня она опять придет туда. Он мог бы ее встретить... И это невозможно! Он нахмурил брови, как будто стараясь обмануть себя, придал лицу угрюмое выражение. Но веселые мысли бились и звенели в мозгу: «Главк не обманет. Увижу ее завтра. Может быть, даже сегодня — а завтра — наверное».
Он стал высчитывать, сколько еще остается ждать.
«Сейчас пойдем в поле. Надо работать и ни о чем не думать; до полудня время пройдет быстро. Потом уже недолго ждать. Главк может послать вскоре после полудня; к обеду удастся быть в городе, потом ночь...»
«Скоро, скоро...» — убежденно повторял он, стараясь не замечать мысли, скользившей где-то за сознанием: «Может быть, еще сегодня вечером, или ночью...» Потом почти вслух говорил:
— Завтра утром я ее увижу, а сегодняшний день пройдет быстро.
Он начал дремать, поеживаясь и вздрагивая от радостного предчувствия, постепенно становившегося уверенностью. «Сегодня вечером… вечером...» — думал он, снова погружаясь в сладкое сонное оцепенение.
Его разбудил громкими окриками надсмотрщик. В сарае уже почти никого не было. Орик поспешно вскочил и обрадовался: день стал короче.
Он работал старательно, находя почти наслаждение в обычно ненавистной работе, так хорошо заполнявшей теперь время ожидания. В минуты отдыха, он широко улыбаясь, бросал шутливые замечания товарищам, подталкивал своего соседа, молодого коренастого лидийца, или начинал помогать кому-нибудь, сильными равномерными движениями, пласт за пластом отворачивал перекапываемую землю, не делая передышки до тех пор, пока у него не начинали неметь пальцы, сжимавшие рукоять лопаты.
Иногда он взглядывал на небо и рассчитывал: «Скоро Главк отправится говорить с хозяином... Теперь он идет, чтобы отправить посланного в Прекрасную Гавань... Вероятно, тот сделал уже около трети пути...»