— Господин капитан, явился по вашему приказанию! — отрапортовал блондин.

Он был здорово пьян, и холодная вода вызвала у него только чувство чинопочитания.

«Так вот кто скрывается под этим скромным костюмом!» — про себя отметила Таня. Ах, если бы этот капитан попался ей не на виду у всей этой пьяной компании, уж она бы прибрала его к своим ручкам, которыми он так восторгается.

— Приведите себя в порядок, лейтенант, здесь дамы, — сердито приказал капитан.

— Есть привести себя в порядок, — ответил блондин и стал застегивать мундир, не попадая пуговицами в петли.

В это время в соседней комнате шел разговор с Банска-Бистрицей.

— Точно так, господин обер-лейтенант, Генрих Яничков, житель Банска-Бистрицы — вполне благонадежная личность и выехал с супругой Юлией к своим родным в Скицов, — рокотал далекий голос в плоское, хрящеватое ухо обер-лейтенанта.

— Вас не затруднит, лейтенант, описать внешность Юлии Яничковой?

Голос в трубке сразу же приобрел веселый, смешливый тон.

— Могу лишь сказать одно — она обаятельная блондинка. — В трубке коротко засмеялись. — Это мнение, могу вас заверить, разделяет и господин полковник…

— О, с этим нельзя не считаться, — кисло улыбнулся обер-лейтенант.

— Безусловно. Чем могу еще служить?

— Благодарю вас…

Обер-лейтенант осторожно положил белую трубку на никелированный рычаг и пошел к дверям.

— Полковник в превосходном настроении, — сказал он, входя в столовую и обращаясь к капитан в штатском.

Тот повернул к нему свою крупную голову, стриженную под «ежик».

— Это очень мило, — оживился капитан и сразу же предложил: — Господа, прошу поднять бокалы за счастливое спасение фрау Юлии! — Он обратился к Тане: — Вы разрешите?

Сейчас нетрудно было представить себе, что ответила Банска-Бистрица, и Таня любезно разрешила. Она чувствовала, как пылают у нее щеки, и знала, что это не от вина, а от сознания, что она победила. Как хороша жизнь, когда берешь ее с боя!..

После капитанского тоста все оживились, и даже визжавшая девица перешла с колен армейского офицера к столу. Следующий тост был за хозяйку дома, потом за победу германской армии, затем еще за что-то. Даже долговязый стал учтивым и после третьего тоста вдруг сообщил:

— В Банска-Бистрице, фрау Яничкова, все от вас без ума.

— Вы очень любезны, — ответила Таня.

— Милый Шредер, ты спутал бордель с приличным домом, — захохотал лейтенант.

— Он невозможен, — поморщился танкист-майор, до этого молча наблюдавший за соседкой, и, низко наклонив к Тане свою напомаженную голову с безукоризненным пробором, зашептал: — Фрау Юлия, если вам здесь неприятно, барон фон Клаувиц к вашим услугам…

Барон фон Клаувиц! Таня в своей жизни знала только одного барона — Мюнхгаузена из пьесы Театра юного зрителя. Маленький тесный зал, до отказа набитый школьниками, покатывался от смеха, когда барон Мюнхгаузен изображал то охотника, то всадника, взнуздавшего половину лошади. И сейчас, хотя положение оставалось далеко не безопасным, Таню охватило ребячливое, озорное настроение, и она едва удержалась от насмешливого вопроса.

Барон между тем продолжал все так же проникновенно и тихо:

— Моя машина в гараже, фрау Яничкова… Одно только слово… Я все время смотрю на вас, Юлия… — Таня сразу стала строгой и недоступной. — Простите: фрау Юлия, — сразу же отступил барон, — и мне кажется, я даже убежден в том, что никогда еще не встречал столь прекрасную и обаятельную женщину…

— О, я думаю, вы несколько преувеличиваете, барон… — Тане вдруг показалось, что она играет роль в своей комнатенке на пятом этаже красного кирпичного дома на Выборгской стороне, и сразу перед ее мысленным взором возник образ Наташки, которой она представляла в липах героев многих книжек, и ее охватило привычное при воспоминании о семье, о родном доме, о Ленинграде чувство безысходной горечи и боли.

В эту минуту сосед справа — капитан в штатском — спросил:

— Вас, вероятно, интересует, почему господин Брунчик попал в тюрьму?

Он тронул соседку за руку, желая отвлечь ее от любезностей барона, этого «вонючего аристократа», как мысленно называл его капитан — мясник до тридцать четвертого года и сын мясника. Он презирал и завидовал барону.

— Его будут судить за измену. Всех офицеров Чехословацкой армады будут судить…

— Бедная пани Терезия! — вздохнула Таня.

— Ну, не такая уж бедная, как видите, — усмехнулся барон и глазами показал на пани Брунчик, сидевшую против него. На ее плече покоилась голова пьяного блондина.

Капитан продолжал:

— Мы обещали сохранить офицерам честь и свободу, если солдаты будут отпущены по домам, и старый дуралей, их генерал, поверил, — капитан захохотал.

— Потеряв солдат, — продолжал он, — генерал лишился и чести, а вместе с ней и свободы. Очень просто.

— Он арестован? — поняла Таня.

— Всех офицеров будут судить.

Барон вдруг сказал:

— Вспоминаю — это было в Ленинграде…

Таня почувствовала, как от сердца отхлынула кровь, и на мгновение закрыла глаза. Рядом засмеялся капитан.