— Ждем указаний, — заключил Нестор передачу.

В тот же вечер была принята следующая радиограмма: «Ваши действия одобряем. Майору Зоричу сдать командование и укрыться в безопасное место до излечения. Продолжать действия на коммуникациях противника».

Нестор собрал шифровки и отнес Зоричу. Тот сосредоточенно прочел их дважды, поднял брови, когда дошел до «излечения» и передал радиограммы Франтишеку Пражме, усмехаясь в усы.

Видимо, Пражма задержался на том же слове. Он спросил: «Разве они не правы?» Александр Пантелеймонович пожевал губами, будто смакуя ответ Пражмы, и вдруг очень резко, как никогда не говорил с ним, бросил: «Были бы правы, но при других обстоятельствах…» — «Ну, это уже партизанщина!» — тихо воскликнул Пражма. «Правильно. А я разве не партизанский велитель?» — и Александр Пантелеймонович сразу повеселел.

— Товарищ майор, разрешите мне выйти на коммуникации, — неожиданно попросил Нестор.

Зорич удивленно взглянул на него.

— Что это тебе приспичило? — и в его проницательных глазах мелькнула догадка. Он сжал губы, как всегда, когда бывал чем-то взволнован или углублен в невеселые мысли, потом опять посмотрел на юношу.

— А кто останется на рации? — мягко спросил майор. — Сухаренко говорит, что Чопорова вышла из строя на добрых две недели.

— Стрелок-радист Метелкин может заменить. Он знает нашу аппаратуру.

— О, ты, оказывается, все предусмотрел! — покрутил головой Александр Пантелеймонович. — Не сомневаюсь, что Метелкин справится. Но сейчас я тебя все же не пущу, — неожиданно заключил он.

Нестор что-то хотел возразить, но Зорич сделал отрицательный жест рукой.

— Все, товарищ лейтенант, можете идти.

Закусив губу, Нестор откозырял. В эту минуту он ненавидел Зорича. А тот смотрел вслед Нестору, и мягкий свет разлился по его лицу, осунувшемуся от. усталости и страданий последних дней. «Нет, брат, я тебе не дам так легко голову сложить, — думал Александр Пантелеймонович о Несторе. — И ты еще спасибо мне скажешь, шахтер, честное слово, скажешь. Пуля не лекарство для сильного человека, товарищ лейтенант, а тебе к тому же отдохнуть маленько нужно…»

Но отдыхать не пришлось ни лейтенанту Нестору Степовому, ни майору Зоричу. Только он закрыл глаза, собираясь спать, как была объявлена тревога: прискакал внук лесника, угощавшего партизан медом, и сообщил о приближении карателей. Мальчишке было лет десять, не больше, и у него были лучистые глаза и храброе сердце. Этот мальчишка, очень важно. назвавший себя Войтехом, напомнил партизанам Анежку — девочку, предупредившую о немцах во время похода за обувью. Мальчик смотрел на партизан, как на сказочных героев.

…Вскоре после ухода партизан к леснику нагрянули каратели. Они сразу же потребовали кур, меда и выдачи партизан. Немцев ждало разочарование: меда они не нашли, хотя выковыряли штыками всю требуху из ульев, а кур, по словам лесника, съели партизаны, побывавшие несколько дней назад.

Отвечая немцу, дедушка кинул взгляд на внука, стоявшего в стороне. Мальчишка понял деда и стал тихо выбираться из сторожки. Старый горар услышал, как снаружи кто-то сердито закричал:

— Стой, ты куда?

Это Войтех улепетывал в лес.

Раздался выстрел. Но мальчик был уже далеко, ноги у него были быстрые, как у всякого горца, и он недолго петлял по лесу, пока нашел то, что искал. Это была низкорослая, но сильная и выносливая лошадка. Мальчик погладил ее влажную морду и сказал несколько ласковых слов. Лошадка прядала ушами. Войтех вскочил на спину лошади и легко сжал ее бока ногами, обутыми в шерстяные носки. И только деду и ему известными стежками Войтех прискакал в партизанский лагерь, опередив карате-лей не меньше чем на полсуток. Недаром мальчик родился над Гроном — рекой словацкой.

Усатый человек с раненой ногой, которого все величали майором, хотя на нем была стеганка, а не мундир, спросил фамилию Войтеха и обещал представить к награде за храбрость. «Ты, Войтех, — говорил усатый, — настоящий патриот». И просил передать благодарность деду. Потом отряд поднялся по тревоге, и партизаны во главе с усатым гуськом двинулись по свободной дороге на юго-восток.

Уже в сумерки партизаны пересекли железную дорогу, затем шоссейную и спустились на юг. Здесь они разбили лагерь. Справа находилась Оровница с фашистским гарнизоном, и сразу же за Гроном раскинулась Теков Брезница.

Тут в отряд прибыл Данила Грунтовой. Он похудел, оброс грязновато-рыжей бородой и совсем осип: разгоряченный, утолял жажду снегом. Доложив о прибытии, Данила положил на стол перед Зоричем обгорелый пистолет. Александр Пантелеймонович узнал его: это был пистолет, который он сам подарил Ванушу Сукасьяну перед диверсией на шахтах. Командир отряда молча посмотрел на Данилу, и тот ответил:

— Сгорел наш Вануш. Одни косточки остались…

Закрыв глаза, Александр Пантелеймонович долго молчал.